бежит, тратя при этом много энергии, мозг постепенно отключается. Мысли становятся тусклыми и безвредными. Другими словами, те, кто бегает, от чего-то убегают. Это люди с проблемами. У людей, бегающих много, их больше, чем у тех, кто бегает мало. Пока они бегут, все в порядке. Стоит остановиться, проблемы возвращаются. А бегать беспрерывно никто не может. Жизнь для этого не приспособлена. Но все-таки сам процесс бега помогает, а это уже намного лучше, чем ничего. Помню, папа рассказывал о коллеге, который не мог остановиться. Он бегал на работу, в лес, в Берген, в Трондхейм. А однажды упал и умер. Врачи сказали, что у него оказалось гигантское сердце, размером с бычье, видимо, и проблемы были такие же, хотя папа ничего о них не сказал. Он вообще предпочитал не говорить о проблемах. Видимо, считал, что нас с Томом надо беречь. Возможно, я оказалась бы больше готова к этим испытаниям, если бы папа с мамой хоть немного посвящали нас в то, что было не совсем хорошо, даже если нехорошести не было, можно было добавить каких-нибудь мелких штрихов в чересчур радужную картину. Из девушки, сносно управляющейся с жизнью, я за год превратилась в бегающую по ночам и что-то кропающую на бумаге доходяжку. В последние дни у меня забрезжила надежда умереть на бегу. Но мое сердце справляется. Оно еще недостаточно распухло, чтобы порваться. Чего только не выдерживает тело, просто поразительно. Марафон, вот что могло бы стать для меня выходом. А что, почему бы не превратиться еще и в девушку, которая летает по всему миру, чтобы бегать. Марафон в Нью-Йорке, марафон в Лондоне, марафон в Берлине, Сиднее, далее везде. В мире наверняка проводится несколько марафонов в неделю. Я стала бы той, кто бегает и бегает, той, кто не улыбается, победив, не притормаживает, разорвав финишную ленточку, потому что деньги, слава, гламур — все это не интересует ее, только сам процесс, сам бег, и ходят слухи, что она убегает от огромной трагедии. Я хочу быть загадочной и окруженной слухами.
Раньше я думала, что люди не меняются. Человек может, конечно, сказать, что это он делать перестанет, а другое как раз начнет, что он изменится и станет так-то и так хорош, он все это пообещает, но ничего не произойдет, в глубине души человек мечтает всегда оставаться прежним. Так я всегда думала. Но ошибалась. Ужасные происшествия меняют человека. Внезапно человек начинает писать, летать по всему миру, бегать. Он теряет себя и находит что-то другое. Бегуны худеют. Если я буду бегать долго, то в конце концов от меня ничего не останется, я испарюсь и превращусь в воду и воздух. И землю. Чуть было не забыла ее назвать, но наверняка в нее я превращусь первым делом. Сколько-то килограмм земли. На них весной будет расти, например, мать-и-мачеха. Безусловно, быть мать-и- мачехой гораздо лучше, чем Юлией.
Насчет бега. Это началось во вторую или третью ночь в отеле. Вдруг я вылезла из кровати. Мне кажется, я не совсем понимала, что происходит, просто заметила, как бы вскользь, что я встала, оделась, спустилась в холл гостиницы и выбежала в город. Бегала всю ночь и лишь утром рухнула в кровать. А вечером купила себе кроссовки, треники и побежала снова. И теперь бегаю по ночам в чужом городе. Сотрудники служб здравоохранения конечно сочтут это явным симптомом душевного нездоровья. Когда человек носится как угорелый по незнакомому городу ночь за ночью, пора бить тревогу. Думаю, то, чем я сейчас занимаюсь, входит в первую десятку признаков того, что у человека поехала крыша. Но я стараюсь, во всяком случае. Не знаю, что именно я стараюсь сделать, но я прилагаю все усилия, во всяком случае бегаю я именно с этим чувством, что я делаю все от меня зависящее.
По ночам никаких бегунов не встречаю, но ближе к пяти-шести утра они начинают появляться на улицах. Сперва я думала, что они смотрят на мой костюм и кроссовки, на мой ритм и стиль бега и сравнивают, кто из нас в лучшей форме, но потом до меня дошло, что им любопытно лишь одно: а какие проблемы у меня, серьезнее, чем у них, или полегче. Лицо и глаза, вот на что они смотрят. Фигли, мои ланьи глаза ничего не выдадут. Большинство продолжают свой бег в твердой уверенности, что их проблемы в сто раз хуже моих. Думаю, они считают меня помешанной на худобе упертой девицей, которая наматывает круги перед школой. Да пусть думают что хотят.
Меня достало, что когда я бегу, волосы залепляют лицо, поэтому, проснувшись сегодня утром, я отправилась в парикмахерскую в одном из переулков рядом с Оксфорд-стрит, я несколько раз пробегала мимо ночью. Пока ждала, я листала лежавший на столике журнал. «Форбс». В нем я наткнулась на список одиннадцати самых опасных туристических маршрутов. Я сразу поняла, что в этом списке — ключ к решению моих проблем, поэтому взяла и выдрала его из журнала, пока парикмахеры не видели, и быстро сунула в карман. Потом одна из парикмахерш постригла меня совсем коротко, как Натали Портман, какой она была на премьере последней серии «Звездных войн». Я видела в газете ее фотографию из Канн, буквально месяц спустя после гибели мамы, папы и Тома, и она была такая хорошенькая, а Хайден Кристенсен держал ее за талию и улыбался непривычно нагло, словно бы они только что занимались сексом в лимузине, который подвозил их к красной дорожке. Помню, что почувствовала укол зависти, они счастливы, знамениты, их ждет целая жизнь, в которой все еще может произойти, а в моей жизни не будет уже ничего, потому что все уже произошло. То, чего люди боятся больше всего на свете, уже стряслось со мной, и этого не исправишь, не отменишь и не забудешь, даже если потом случится что-нибудь хорошее, вот именно этого я больше всего и боюсь, до смерти прямо, поэтому и мечтаю, чтобы все поскорее закончилось. Я боюсь, что жизнь никогда больше не будет хорошей, она разрушена, потому что разбилось то, что обязательно должно работать, чтобы работало все остальное, а без этого лучше не станет, потому что хорошему не к чему прилепиться. Мысль, что лучше не станет, невыносима. Да ладно. На самом деле мне не верится, что Натали могла переспать с Хайденом. Я думаю, что он недостаточно хорош для нее, я надеюсь. Пока он был подающим надежды рыцарем-джедаем, он мне нравился, но как только он изменил Оби-Вану и перешел на темную сторону силы, я его разлюбила, как и Натали, полагаю я, хотя на таких длительных съемках все, похоже, настолько сживаются вместе, что непременно влюбляются друг в дружку и заводят романы и уже не видят реальности, настоящая жизнь сливается с жизнью персонажей, которых они играют, поэтому я не очень-то верю в серьезность этих их романов. Но в любом случае Натали на той фотографии была пострижена почти что налысо, и теперь так же пострижена я.
Я изучила список самых опасных для туристов мест и выяснила, что в Афганистане, Ираке, Демократической Республике Конго и Сомали есть области, опасность пребывания в которых считается экстремальной. Согласно «Форбсу», это означает, что экономика умерла, местные власти коррумпированы или отсутствуют, и в целом нет ни закона, ни порядка. Самое то для меня. Афганистан и Ирак мне, боюсь, не потянуть. Связаться с людьми, которые похищают детей, а потом убивают их бесчеловечным образом под крики толпы «Аллах велик!», это уже перебор. Всему есть предел. Но Африка меня влечет. Тогда я не только умру на том же континенте, что и мама с папой и Томом, но и в непосредственной близости от места их гибели. Демократическая Республика Конго привлекает меня больше, чем Сомали. Отчасти потому, что страны, имеющие в названии слово «демократический», почти наверняка таковыми не являются, в них царит хаос, и, что бы с тобой ни случилось, никто за это не ответит, а я как раз и не хочу, чтобы моих убийц осудили и посадили, это было бы нечестно с моей стороны, пусть продолжают в прежнем духе и не мучаются угрызениями совести. Но к тому же эта часть Африки зеленая и цветущая, и там говорят по- французски. Так что я буду кое-что понимать и даже смогу сказать несколько фраз, пока наконец не попаду под перекрестный огонь соперничающих группировок. Я решила поставить теперь на это. Не заморачиваться самой, а просто оказаться на пути, очутиться в роковой час в роковом месте, это не гак уж трудно, я думаю, с кем-то это происходит то и дело. Elle est morte! — будут они вопить. — Elle est morte!
Я продолжаю бегать ночами, а днем сплю, так что мне трудно отыскать работающее турбюро, но добрый человек на стойке администратора одолжил мне сегодня утром компьютер, и я выяснила, что «Брюссельские авиалинии» летают в Киншасу, столицу Демократической Республики Конго. Правда, в столице, если верить «Форбсу», вероятность неприятностей средняя (шкала риска такова: экстремальный, высокий, средний, низкий и незначительный), видимо, в Киншасе мне мало что светит и придется ехать в северо-западные провинции. Зато там «Форбс» обещает экстремальные риски. «Что должен знать каждый датчанин» сообщает, что беспорядки не прекращаются с 1998 года, когда был свергнут Мобуту Сесе Секо. Противостояние иногда называют африканской Второй мировой, во всяком случае, это самый кровавый
