животных. А тем более родных. Потому что слишком больно, когда их вдруг раз — и нет.

5 мая

Добралась до Плайя-дель-Инглес вчера вечером и теперь сижу на террасе моего отеля «Дунамар», смотрю на пляж и море. Некоторое время назад я спустилась в киоск и купила себе сигарет впервые в жизни и в основном для того, чтобы что-нибудь сделать, но ни на что полезное моего порыва, конечно, не хватило, так что я сижу курю, хотя у меня не идут из головы слова французского доктора насчет беременности. И все-таки лучше быть плохой матерью, чем мертвой. Я рассчитываю на то, что эмбрион меня поймет, если он конечно во мне есть. Я по-прежнему не чувствую ничего необычного.

Селиться в отель «Риу» я не захотела, решив, что там воспоминания слишком разыграются. Я приехала на Канары не веселиться, но и ходить все время зареванной тоже не хочется. Я взяла из аэропорта такси и попросила шофера высадить меня на круговом повороте у пляжа. Я разулась и пошла попробовала воду. Долго шла по воде вдоль пляжа, а когда повернула назад, чтобы вернуться к папиному кофру, который теперь как раз мой, пора уже перестать называть вещи папиными и мамиными, то вдруг обратила внимание, что «Дунамар» золотится как крем на торте рядом с магазинами и ресторанами, он между шоссе и пляжем, сейчас это идеальное для меня местоположение, так что я попросту зашла в гостиницу и попросила номер как можно выше.

До Африки тут рукой подать. Я ее не вижу, но знаю, что она рядом. Если бы можно было бегать по воде, я оказалась бы в Африке уже через несколько часов. Меня греет эта мысль. Я чувствую себя тем ближе к маме, папе и Тому, чем ближе я к Африке. Это последнее в их жизни место пребывания. Я полагаю, что они были живы вплоть до непосредственной встречи с поверхностью Африки. В сантиметре от Африки они еще были живы, но в самой Африке оказались уже мертвыми. Когда я описываю это, можно подумать, что я обвиняю Африку, но она как раз ни в чем не виновата. Она просто оказалась под ними.

Отель «Дунамар» цветом напоминает квэфьордский торт через несколько дней стояния в холодильнике. Я никогда не любила его. Но квэфьордский торт очень эффектно смотрится. Он гораздо лучше на вид, чем на вкус. Он совсем не похож на другие торты и поэтому, наверно, кажется мне таким красивым. Я полагаю, что это очень не по- взрослому — любить что-то только потому, что оно не похоже на прочие вещи того же назначения и вкуса; вероятно, если бы я прожила жизнь нормальной продолжительности, то постепенно перестала бы считать, что квэфьордский торт эффектнее прочих кондитерских изделий. Кстати, это еще один довод в пользу немедленного конца. Я боюсь взрослеть и становиться человеком со взвешенными суждениями и вкусом, более или менее такими же, как другие. Меня вообще как-то напрягает мысль о взрослении. Лично я поняла, что пока все нормально, то ты и ведешь себя разумно и благородно, но как только грянет трагедия, все летит к черту, все «полагается — не полагается». Неужели я должна мучиться неизвестно сколько лет только потому, что когда- нибудь, если отчаяние вдруг отпустит меня, возможно, я стану хорошим и добрым человеком? Кто вправе требовать этого от меня? Я живу здесь и теперь. И только это вполне определенно, и только это считается.

6 мая

Странно, но мне здесь хорошо. Сегодня я пробежала весь пляж аж до самого маяка на Маспаломасе. Теперь они построили там огромный торговый центр, но умудрились сделать это даже со вкусом. Я сидела на стене, которая вдоль набережной, смотрела на серфингистов, бороздивших залив, их человек двадцать, ела сосиски с картошкой фри и пила нечто под названием «Клубничный взрыв», оказавшийся на вкус обычной шипучкой, а потом побежала обратно по песчаным дюнам, добежала до «Риу» и купила внизу в холле бутылку минералки, и воспоминания не обрушились на меня, зря я боялась, и хотя силы уже кончались, я еще прогулялась вдоль фаллопиевых труб. Прогулка по пляжу, прогулка среди песков, обход вагины. Давно у меня не было такого прекрасного дня. Я замечаю, что особо не стремлюсь увидеться с Констанцией и психогейром. О чем мне с ними говорить? Я буду третьим лишним. Торчать с влюбленными, которые на людях лижут друг друга в ушко и прочее. Оно мне надо? А уж что мне категорически ни к чему, так это чтобы один из милующихся был психогейр. У меня нет потребности наблюдать, как он лижет хоть что- нибудь.

7 мая

Примерно в том месте, где фаллопиева труба впадает в вагину Плайя-дел-Инглес, стоит маленькая чудная церковка, в которой служат на финском, норвежском, шведском, голландском, немецком и испанском, и сегодня я просидела там до вечера, с самого полудня, когда они начали. Я позавтракала в ресторанчике на площади перед церковью, а когда зазвонили колокола, подхватилась и побежала в храм. Использовав тем самым шанс сбежать не заплатив. Я пару раз делала так в последнее время. Не потому, что у меня нет денег, а потому… даже не знаю, пытаясь сейчас сформулировать это, я поняла, что и сама не знаю почему так делаю, видимо, хочу нервы пощекотать. И сделать что-то ощутимое. Хоть ненадолго, но сердце начинает биться чаще. А последствия меня все равно не пугают. Ну допросят и даже выпишут штраф. Такая хорошенькая, подавленная и, возможно, беременная девушка как я отделается легко.

Лучше всех была голландская служба. Из слов пастора я не поняла почти ничего. Но все вдруг показалось мне очень даже, короче, было славно. Я чувствовала, что он обращается непосредственно ко мне и обо мне говорит, точно как когда премьер-министр в новогодней речи поддержал мой план самоубийства. Насколько я его поняла, пастор сказал, что он безусловно понимает, что случившееся с мамой, папой и Томом полностью изменило мою жизнь, и что у человека есть право самому закончить свою жизнь, если он как следует все обдумал. Я почему-то считала, что пасторы не поддерживают идею самоубийства, но потом вспомнила, что это же Канары, а тут порядки не те, что дома. И понятно, почему религиозность была выше, когда служба шла на латыни. Зря они перешли на современные языки.

8 мая

Пробежала пляж из конца в конец, и оказалось, что он более-менее официально поделен на сектора. Прямо под отелем находится семейная зона. Здесь кругом дети и парочки всех возрастов, и за три евро дают напрокат лежак, и можно полчаса или час покататься на водном велосипеде или надувном банане, который болтается позади моторной лодки, и все купаются в плавках и купальниках. В километре отсюда нудистский пляж. Здесь почти сплошь очень загорелые пожилые люди, многие с расплывшимися телесами, все висит и болтается. Они очень просто относятся к своей наготе, кажется, их совершенно не трогает, что идущие мимо таращатся на них. Застенчивость они оставили в прошлом и прыгают на волнах в красных резиновых шапочках, перекрикиваясь как дети. Почему-то я чувствую себя своей как раз здесь. Всего в километре от первого второй нудистский пляж, более дикий, без киоска и туалета. Здесь пески сложились в котлован с горловиной в сторону мор**, так что дети могут играть на откосе. Здесь располагаются целые обнаженные семьи с едой в корзинках для пикника, а французские папы-одиночки лежат, завернувшись в простыни, и читают газеты, время от времени поднимая голову — посмотреть, где их отпрыски. Дальше — гомосеки, это самая красивая часть пляжа, здесь все возможно. А дальше, по мере приближения к маяку на Маспаломасе, все постепенно снова становится более цивилизованным и пристойным. Действительно, совершенно потрясающий пляж. На бегу я думала, а не из Сахары ли местный песок. Что, возможно, я бегу по африканскому песку, хотя здесь Испания и, значит, как ни странно, все еще Европа. Строго говоря, Канары должны бы считаться Африкой, так что можно сказать, что я уже там. Несколько раз за день я думаю, что Том и мама с папой могут меня видеть, что мертвые могут меня видеть как будто бы в кино, я думаю так перед зеркалом в ванной, что внутри зеркала мама, и она смотрит, как я чищу зубы, и я на всякий случай добавляю усердия специально для нее, если она правда меня видит, и во время пробежки я иногда ловлю себя на мысли, что мои покойники наблюдают сейчас за мной, словно бы на огромном экране в замедленном кино, и я подтягиваюсь и стараюсь бежать мощно и размеренно и прямо вижу, как мама просит подвинуться другого покойника и говорит гордо, что это ее дочка бежит так легко и красиво по пляжу внизу, а я загадываю, что если я, например, пробегу сейчас сто метров, не сделав вздоха, то мама, папа и Том оживут и вдруг возникнут передо мной и будут благодарить, что я смогла догадаться, что нужно сделать, чтобы их расколдовать, хотя я не могла знать, что у бога есть такое правило: он оживляет умерших, если их близкие узнают секретный код, всегда разный и неизвестно какой, но сегодня им был один отрезок пляжа между

Вы читаете Мулей
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату