вооруженных стражников.

Он зло посмотрел на каждого из них, а затем его взгляд остановился на Пачеко. Осколок вонзился в ладонь.

– Она отдыхает впервые за час, и вы решили вломиться именно в этот момент?

Пачеко взглянул на Аду, потом перевел стеклянный черный взгляд на Габриэля.

– Это что еще я услышал от доктора?

Похожий на птицу человек выпятил грудь. Габриэль спросил:

– А у него хотя бы есть имя?

– Меня зовут Мендес, послушник, и...

– Он не соизволил представиться. – Габриэль потер затылок, но не нашел облегчения от нарастающего напряжения. – И он настаивал на кровопускании.

Пачеко красноречиво пожал плечами.

– И?.. Если ее нервы расшатаны, это может быть необходимо.

– Это и есть необходимо, – вмешался Мендес, его узкое лицо потемнело до цвета разбавленного красного вина. – Она явно не в себе и представляет угрозу для окружающих.

Габриэль резко вздохнул.

– Посмотрите на нее, – сказал он, указывая осколком. – Эта спящая женщина представляет для вас угрозу?

– Несомненно!

Габриэль шагнул ближе, наступая на костлявого доктора со всей силой, которую мог разумно сдерживать.

– Так, значит, это касается и меня тоже?

Стражники выхватили оружие.

– Габриэль! – Лицо Пачеко оставалось спокойным, несмотря на резкость в его голосе. – Ты не можешь угрожать этим людям! Мы гости в этом месте.

– Но, возможно, ненадолго, – сказал Латорре. – Брат Пачеко, этот послушник заслуживает наказания за такое поведение.

Габриэль отшвырнул глиняный осколок, втайне наслаждаясь тем, как стражники вздрогнули. Но дисциплинарное взыскание означало не только лишение свободы или пост – и без того не самые приятные перспективы, – но его также разлучат с Адой, а его испытание будет провалено. Ради них обоих он обуздал гнев, которому на мгновение поддался.

Он обратился к Пачеко, единственному из присутствующих, кто еще мог быть на ее стороне:

– Наставник, она... она боится. Не хочет, чтобы ее резали.

– Это опиум, – сказал Пачеко. – Ты позволяешь ей высказывать свое мнение, когда у нее нет даже рассудка.

Габриэль вздрогнул, вдруг устыдившись, что о болезни Ады говорится вслух. Латорре и Мендес больше не смотрели на нее как на ведьму или заразную, а смотрели на нее как на создание, которое нужно пожалеть.

Он ждал решения Пачеко, но не знал, что хочет услышать.

– Что случилось такого, что я не могу продолжать действовать так, как считаю нужным? – спросил он.

– Твое здравомыслие под вопросом, – ответил Пачеко.

– Но я знаю разницу между тем, когда за нее говорит опиум, и крайним ужасом.

Латорре поднял бровь и злобно посмотрел на него.

– Ты так хорошо знаешь ее, послушник?

Габриэль повернулся и отбросил овчину.

– Смотрите сами. У нее шрамы на ступнях. Кто-то намеренно истязал ее.

Пачеко пристально посмотрел на него. Муравьи, бегающие по коже, были бы гораздо приятнее.

– Ты устал, Габриэль, – сказал он.

– Вы, наверное, просто не можете понять ее страх. Она была испугана, а этот надменный боров обращался с ней как с каким-то животным.

Мендес снова негодующе забубнил. Его глаза перебегали с Пачеко на Латорре.

Но Латорре только, открыв рот, смотрел на босые ноги и лодыжки Ады.

– Ты снял с нее сапоги? Без сопровождающей?

Габриэль рывком вернул овчину на место.

– У нее лихорадка, и сама она не могла снять их. Что мне было делать?

– Послать за горничной или монашкой, – ответил Латорре.

– Вроде той, что удерживала ее? – Его резкий голос отразился эхом от низких каменных стен комнаты.

– Она делала это, чтобы я мог произвести кровопускание, – сказал Мендес. – Если бы ты не вмешался, сейчас эта женщина уже бы поправилась.

– Вы даже не спросили, что у нее за болезнь, – ответил Габриэль. – Опиум, чума, водянка – у вас на все одно лекарство.

Мендес взмахнул своим широким рукавом.

– Это невыносимо! Я хочу, чтобы его наказали!

Латорре кивнул и повернул свое одутловатое лицо к Пачеко.

– Я согласен с сеньором Мендесом. На этого мальчишку нужно наложить дисциплинарное взыскание.

Габриэль сжал кулаки.

– Я не мальчишка, ты...

– Никто не будет указывать мне, как надзирать за моим послушником. – Никогда не повышавший голос, что бы ни происходило, Пачеко взглядом своих черных глаз держал в повиновении каждого. – Вы понимаете меня?

– Я понимаю, – Ответил Латорре. – Но я также понимаю, что моя должность мажордома архиепископа дает мне право предоставить вам пристанище. Или отказать в нем.

– Брат Латорре, ты угрожаешь мне?

– Нет, только твоему послушнику. – Латорре взглянул на Аду. – Ему и этой безумной женщине, которую вы привели к нам. Я хочу, чтобы они оба ушли. Сейчас же.