на стражу в верхнем коридоре заступил Мукту, сидевший на верхней площадке лестницы, откуда мог видеть общую комнату и даже входную дверь. Проходя мимо, Гарет обменялся с ним кивками и улыбками. Мукту сменит Бистер, потом на вахту заступит Гарет, перед рассветом дежурить будет Маллинс. Уотсон, который очень чутко спит, переночует в маленькой комнате у задней лестницы.
Увидев Мукту, Гарет сосредоточился на том, что ждет их завтра. Он вошел в комнату и рассеянно сбросил плащ, размышляя о том, как собирается командовать своей разнокалиберной армией, собранной благодаря добросердечию французов.
— Что там?
Вопрос вернул его к действительности. Эмили, опершись на локоть, так что голое плечико соблазнительно выглядывало из-под одеяла, смотрела на него с требовательным интересом.
Для него, человека, десять лет командовавшего солдатами, обсуждать подобные вопросы с женщинами, не говоря уже о том, чтобы искать их мнения…
Остановившись у кровати, он нагнулся и поцеловал ее.
Долгим, глубоким поцелуем.
Наконец он отстранился, сел на край кровати и стал снимать сапоги.
И рассказал ей все. Облокотившись на подушки, Эмили слушала со своей обычной сосредоточенностью.
Раньше он вовсе не хотел женского внимания, но сейчас наслаждался тем, что она рядом и всегда готова его выслушать.
— Их так много, желающих подраться. Но хотя я счастлив платить за их пиво, от пьяных не будет никакой пользы.
Эмили нахмурилась.
— Они ведь матросы, верно?
Гарет, уже успевший освободиться от рубашки, кивнул, и Эмили, засмотревшись на него, пробормотала:
— Они не привыкли к муштре. Не умеют пользоваться мушкетами. Не знают о вещах, которым обычно учат… сержанты.
Гарет, уже взявшийся за пояс брюк, вопросительно вскинул брови.
— Может быть, Мукту, Бистер и Маллинс помогут… — Она осеклась, когда он швырнул брюки на стул и откинул край одеяла. — Но все это завтра.
Гарет схватил ее в объятия, и она зажмурилась от счастья. Он нашел ее губы и стал целовать… и все заботы ушли. Растворились.
Между ними сыпались искры. Желание росло и расцветало. Языки знакомого долгожданного пламени с ревом взметнулись к потолку.
Она раскрыла объятия и приветствовала Гарета, приняла его в свое тело. Позволила страсти унести их в беспамятство.
Экстаз накатывал огромными волнами и наконец выбросил их на берег, где царило блаженство, расплавленное и золотистое, окутывавшее теплым сиянием.
Уставшая после пережитого наслаждения, она погрузилась в мирный сон.
Какова бы ни была опасность, каков бы ни был риск, Гарет всегда будет принадлежать ей. А она — ему.
Глава 15
Дорогой дневник!
Я сделала два вывода. Один — что я действительно влюбилась в Гарета Гамильтона глубоко и навсегда и, несмотря на советы сестер, нахожу это чувство крайне неудобным и приводящим меня в замешательство. Все эти разговоры о «кобрах», от которых только и ждешь постоянных атак, чрезвычайно действуют на нервы. Меня ужасает мысль о том, что Гарета ранят, не говоря уже о том, что его может постигнуть судьба Макфарлана.
Пусть лучше убьют меня, чем его.
Пусть лучше захватят меня, чем его, а из того, что я знаю об обрядах культа, смерть куда предпочтительнее плена.
Я никогда еще не испытывала столь всеобъемлющей тревоги, как сейчас. За Гарета. Хотя стараюсь скрывать это от него: ни один джентльмен не полюбит цепляющуюся за него трусиху, — но с каждым днем это дается мне все труднее.
Я понятия не имела, что такое любовь. Всегда гордилась тем, что была практичной и прагматичной особой, и хотя надеюсь, что по-прежнему кажусь таковой, в душе… как все изменилось!
Что при водит меня ко второму заключению: Гарет, должно быть, меня любит.
Почему я так думаю? Потому что распознаю тоску и тревогу в его глазах, когда мне грозит опасность. Ту же самую тревогу, которую испытываю и я, когда он оказывается в подобных обстоятельствах. Те же самые чувства, те же самые эмоции. Ничто не может быть яснее.
Пусть он любит меня, но не готов это признать, даже наедине со мной. Учитывая, что он за человек, воин до мозга костей, я могу понять его колебания, но не могу с ними смириться.
Прежде чем пойду к алтарю, я все же должна услышать от него слово «люблю».
Э.».
Наутро дождь со снегом сменился моросью. Все собрались на конюшне, чтобы попрощаться с Гюставом и Пьером. Несмотря на относительно короткое знакомство, объятия и прощания были теплыми и дружескими, а пожелания доброго пути — искренними.
Гарет отдал кошелек с платой и щедрыми чаевыми и хлопнул Пьера по плечу:
— Мы никак не обошлись бы без вас.
— Именно! — просияла Эмили. — Мы никогда бы не добрались до Булони так быстро, если бы не вы. Мы в большом долгу у вас.
Оба Жюно отмахнулись, пожали всем руки и взобрались на козлы.
Гарет, неожиданно став серьезным, посоветовал Гюставу:
— Будьте осторожны. Сомневаюсь, что на дорогах осталось много служителей культа, но нужно остерегаться, пока не выберетесь из этой местности. То, что нас с вами нет, значения не имеет: они известны своей мстительностью.
Гюстав притронулся к кучерской шляпе, оглянулся на Пьера, который кивнул в знак того, что все понял, и снова взглянул на Гарета:
— И вы берегите себя. А когда доберетесь до Англии, постарайтесь избавиться от этих змей.
Все хором заверили его, что так и будет. Густав взмахнул поводьями, и экипажи выкатились со двора.
Эмили вздохнула, вложила ладошку в руку Гарета, и оба направились к дверям постоялого двора.
— Я буду скучать по ним. Но их отъезд — это добрый знак. Наше путешествие по чужим землям закончено. Как только мы пересечем канал, окажемся дома.
Как жаль, что ему придется ее разочаровать.
— Дорогая, в Дувре нас будут ждать «кобры».
— Но их будет не так много, как здесь? — нахмурилась она.
— Этого я не знаю. Но они наверняка ждут нас там. Черная Кобра — это Феррар. И если Англия — наш дом, это и его дом.
— Так нам нужно опасаться его, даже когда мы окажемся в Дувре?
