Шок и потрясение лишили ее возможности двигаться. Она взглянула на него, и то, что увидела в его лице… Господи, помоги ей!

Потом он нагнул голову и прижался губами к ее лону.

Ее словно прошило молнией. Расплавившей ее нервы и превратившей в олицетворение желания.

Безумного голода. Голода, бурлившего в ее венах.

Она разом ослабела. И, беспомощная, изнемогающая, лежала, позволяя ему показать все, что она хотела знать. Позволяя ощущениям овладеть ею.

Позволяя ему унести ее туда, где правили желание и страсть, где царили жар и исступленная жажда.

Она не могла дышать свободно.

Струи желания так туго опутали ее, что она боялась рассыпаться на мириады осколков.

И вдруг он проделал языком то, что раньше – пальцами: медленное проникновение и отступление.

Тут и произошло то, чего Пенелопа так опасалась.

Она рассыпалась. На мириады осколков тепла, света и блаженства.

Жадно впитывая все, что могла.

Но яркий свет померк, оставив ее странно опустошенной. Словно это было не все. Словно она ждала чего-то большего.

Она открыла глаза. Он поднял голову, наблюдая за Пенелопой.

Увидев, что она пришла в себя, он приподнялся над ней, прекрасный, как могущественный бог.

Зная, что он терзается желанием к ней, она нашла в себе силы изогнуть брови:

– Это все?

Вместо ответа он снова раздвинул ее ноги и лег между ними. Что-то твердое уперлось в лепестки ее лона в поисках входа. Пенелопа задрожала.

Приподнявшись на локте, он нашел губами ее губы, и медленный, томительный поцелуй заставил ее потерять голову.

– Это была прелюдия, – прошептал Барнаби. – А это…

Он медленно, мощно вонзился в ее влажную жару.

– … это начало основного действия.

Он ощутил преграду, отступил и вновь вонзился, резко, безжалостно, прорвав препятствие и глубоко входя в ее девственное тело.

Пенелопа не вскрикнула. Только больно прикусила губу.

Склонив голову, напрягаясь, тяжело дыша, он старался ждать, пока утихнет ее боль.

Она сосредоточилась, прислушиваясь к тому, что происходит в ней, и улыбнулась.

Неожиданный свет в ее глазах, безмятежная улыбка, улыбка женщины, которая знает, что он хочет сделать, и одобряет это, окончательно покорили его.

Он со стоном капитулировал и поцеловал ее.

И дал им обоим то, что они желали.

Снова вошел в нее, унося обоих в долину чувственных наслаждений. И удерживал ее там с каждым размеренным выпадом. С каждым глубоким, мощным проникновением.

Они словно вновь вальсировали, и она во всем повиновалась ему. Ее тело извивалось под ним. Получая, принимая, отдавая.

Наслаждение росло, раскаляясь с каждым мгновением. Становясь все настойчивее, все сильнее.

Он отказывался спешить, и – о чудо из чудес – она не подгоняла его. Они двигались в едином ритме, и в каждом стоне, в каждом вздохе, в каждом ободряющем шепотке звучали восторг и восхищение.

Каждое ее прикосновение воспламеняло его, но все это было ничто по сравнению с раскаленным жаром ее лона. Потаенные мышцы сжимали его плоть, вбирали все глубже.

Темп движений постепенно убыстрялся. Она извивалась под ним, впиваясь ногтями в спину. Требуя большего.

Он прерывисто вздохнул и подчинился. Ощущения, нахлынувшие на него, были острее, ярче, мощнее, чем раньше.

Каждое движение, каждое прикосновение дарили ему блаженство.

Барнаби, у которого было столько женщин, наслаждался, словно впервые. Он в жизни не поверил бы, что столь невинная девушка, какой была Пенелопа, могла так полно и безоговорочно завладеть его сердцем. Пробудить первобытные страсти, которые он обычно подавлял, держал в тугой узде, чтобы не шокировать очередную любовницу.

Но с ней ему не требовалось сдерживать себя. С ней все моральные преграды пали, и осталось лишь безграничное желание.

Она сама не знала, почему подняла ноги и обвила ими его бедра. И приняла его глубже. Еще глубже…