– Эта наша сторона. Пойдем по ней. Однако нужно держаться вместе, чтобы я смог достойно сыграть роль ревнивого любовника, раздосадованного тем, что ты тратишь время и деньги на всякую ерунду.

– Но зачем?!

– Потому что местные обитатели вполне меня поймут и посочувствуют.

И от него не потребуется никаких усилий, чтобы эту роль сыграть.

Пенелопа фыркнула и бросила на него недоверчивый взгляд. Он ответил тем, что обнял ее за талию и привлек к себе. Пенелопа застыла и яростно сверкнула глазами, но Барнаби только коварно усмехнулся и; щелкнул ее по носу.

– Ни одна ковентгарденская цветочница не отреагирует подобным образом. Вы должны держаться соответственно.

Он позволил Пенелопе самой выбирать, к кому обращаться: похоже, она интуитивно чувствовала, с кем заводить разговор. Сам он предпочитал молчать и ограничивался ворчанием, фырканьем и односложными ответами.

Пенелопа должна была признать, что их план сработал. Их принимали за своих, и их разговоры с торговцами звучали вполне естественно.

К сожалению, за все приходится платить. Близость Барнаби, его мускулистого тела, к которому ее прижимало всякий раз, когда толпа чересчур напирала, его властные прикосновения, тепло большой ладони, сжимавшей ее пальцы, возбуждали целый вихрь эмоций, тревожащую смесь волнения и настороженности, вызывали трепет наслаждения.

Шли минуты, а она никак не могла овладеть собой. Зато им удалось узнать местонахождение двоих из тех, кого они искали.

Достойное возмещение за потраченные нервы.

Они зашагали по узкой улочке, в конце которой, как им сказали, жил Сид Льюис, и остановились посредине.

Пока Барнаби осматривал толпу, пытаясь отыскать взглядом Стоукса и Гризельду, Пенелопа всматривалась в дома:

– Пятая дверь на северной стороне. Я ее вижу!

Она схватила Барнаби за рукав и попыталась потянуть к дому.

– Дверь открыта. Внутри люди.

Барнаби накрыл ее ладонь своей:

– Я не вижу Стоукса. Ну да ладно, посмотрим. Но постарайтесь не выходить из роли.

– Уверены, что все мужчины в Ист-Энде такие тираны?

– Насколько мне известно, они куда хуже.

Пенелопа хмыкнула, но послушно пошла рядом. Поравнявшись с пятой лачугой, она увидела внутри какое-то движение. Но на узкой дороге было совсем мало прохожих и чрезмерное любопытство могло привлечь внимание, а из дома кто-то выходил.

Барнаби отступил и схватил ее в объятия.

– Подыгрывайте, – прошептал он и, наклонив голову, коснулся губами ее щеки. Голова Пенелопы пошла кругом, а горло перехватило. Его тепло окружало ее и словно плавило не только плоть, но и кости. Она, сама того не сознавая, прижалась к его мускулистой груди.

Ее реакция не имела смысла, но и отрицать ее было невозможно. Она трепетала в ожидании следующего прикосновения его губ. Хорошо, что он поддерживал ее, потому что она внезапно ослабела.

И тут вдруг сообразила, что он оглядывает улицу поверх полей ее шляпки! Использует ее как прикрытие.

Пенелопа задохнулась от негодования. Но сейчас для ссор не было ни времени, ни причин.

И хотя он продолжал наблюдать за улицей, приходилось одновременно сражаться со своими инстинктами, держать их в узде, контролировать.

Но его чары скоро развеялись, и она уже попыталась было вырваться, когда Барнаби прошипел:

– Стойте смирно!

Прерывисто вздохнув, она процедила:

– Вы так ведете себя, чтобы отплатить мне за то, что я настояла на сегодняшней поездке.

Он крепче сжал ее талию и прижал губы к чувствительному местечку за ухом. И услышал, как она охнула. Почувствовал, как ладони, упершиеся в его грудь, ослабели.

Он вдохнул, и аромат ее волос, ее кожи проник в него до самых костей. Эти блестящие волосы пахли солнечным светом. Он скрипнул зубами и, почти теряя разум, прошептал:

– Кто-то выходит.

Пришлось сделать вид, что он снова целует ее. Его мечта зацеловать ее до умопомрачения, кажется, сбывалась…

А она не сопротивлялась. Однако через несколько секунд он сухо объявил:

– Похоже, мы можем вычеркнуть Сида Льюиса из списка.

– Почему?