Филька откусил яблоко и с разинутым ртом уставился в гущину зарослей. Оттуда вышел человек... без головы. И весь как есть... голый... Лунный свет облил эту странную до ужаса фигуру, и она двинулась к ребятам. Но несмело, неуверенно... Ступила ногой в одну сторону... в другую... Остановилась.

– Глянь... – Филька толкнул Леньку.

– Что ото?

– Не знаю.

Вдруг послышался слабый женский голос:

– Помогите...

– Бабий голос, – определил Ленька.

– Я без тебя слышу, что бабий... – Филька на животе подполз ближе к этой таинственной фигуре и глазам своим не поверил. От охватившего волнения уткнулся головой в землю.

– Ну, чего там?

– Ты что, сам ослеп!.. – разозлился Филька. За нарочитой резкостью он пытался унять вдруг возникшую дрожь в теле, и еще сам не понимал или не осознавал, что на него тотчас навалилось – страх, стыд или запретное желание?..

– Что будем делать?

– Откуда я знаю... – Филька не поднимал головы, боясь взглянуть в сторону бабы. Он знал, что если девушка, не дожидаясь замужества, гуляет с казаками, ее уводят в пустынное место, насилуют по очереди, потом избивают, затыкают рот тряпкой, руки связывают назад, поднимают подол юбки вместе с нижней рубахой и завязывают все это над головой. Под свист и улюлюканье, чтобы все видели и слышали, толкали ее вперед, мол, иди, куда хочешь... Идет она, оскверненная, не зная куда, не имея возможности позвать на помощь. Может сорваться в колодец или разбиться насмерть, упав с обрыва в реку...

Опозоренную, ее никто уж никогда не возьмет замуж. И до самой могилы будут отворачиваться с отвращением и показывать пальцем – ей подол на голове завязывали, – поучая этим жестоким примером подрастающих казачек.

И никто не отвечал за такое поругание, наоборот, позорным считалось помочь казачке, попавшей в беду. Скажут, так ей и надо, потаскухе. Не будет блудить!.. А казаки, совершившие это злодеяние, под хохот своих дружков будут на игрищах рассказывать, бахвалясь, как они ловко проучили ее, один, мол, вызвал на свидание, а второй вроде непрошеным явился, поспорили для порядку и помирились между собой, а ей – наука!..

Женщина-казачка... Мать... Ее ценили. Боготворили. Но если жена-казачка убегала от своего нелюбимого мужа-казака, то ее ловили и пригоняли обратно. Как приблудную скотиняку, на веревке от хутора к хутору сидельцы вели ее. Дома казак привязывал ее, как бешеную собаку, к столбу и начинал истязать. До полусмерти избивал и, если она оставалась живой, обращался потом как с животиной или еще хуже: захочет – помилует, захочет – ногой пнет.

Слышал Филька, что бабы-казачки ждали избавления от гнета казаков. Но кто эту свободу принесет – никто не знал... Единственное пока упование было на Господа Бога... А нравы в казачьей среде, на вольном, Тихом Дону по-прежнему оставались дикими.

Филька, кажется, впервые по-взрослому задумался над подневольной жизнью женщины-казачки. И жалко их ему стало, и в голове забилась мучительная мысль, что же делать? Где искать выход? Призвать сволочей к порядку? Через кого это сделать? Как? К кому идти жаловаться? Или самому ловить этих выродков и бить?.. Бить без пощады и не давать реветь...

– Как помочь ей? – Филька кивнул в сторону обнаженной девушки, которая стояла на лунной поляне.

– Давай лучше смотаемся, будто мы ничего не видели и ничего не знаем...

Не успел Ленька договорить, как над его ухом раздался треск, будто переломили колышек в плетне – это Филька влепил ему пощечину.

– Сдурел?.. – Ленька схватился за щеку.

– Не подличай!

– 3-зараза!

– Можешь серчать... Но если хочешь быть другом – запомни эту оплеуху... Кинешься драться?.. Или будешь помогать человеку в беде?

– Бешеный!.. Сказать нельзя...

– А ты гутарь, да знай чего... Давай думать, как освободить ее...

– Пойдем развяжем узлы, и все, – Ленька поднялся и шагнул на освещенную поляну.

– Стой! – Филька потянул его назад. – Нельзя показываться. Те, кто завязал ей подол, или близко где- нибудь тут сидят и глядят, что она будет делать...

– Зверье.

– Ну... Или ушли, а перед рассветом придут, чтобы вывести ее на позор.

– Ну так что?

– А то, что если они тут, то как только увидят нас – поломают нам ребра, и мы ничем ей не поможем.

– Вообще-то верно. Но что же делать?

– Голосом подозвать ее к нашим кустам. Тут мы ее в темень заведем и развяжем узел.

– Давай.