заметили, было уже поздно. Четыре сильные руки схватили их за локти. Приблизились и те, кто шел им навстречу, Тихий повелительный голос приказал:

— В машину!

Голосницына и Евдокимов настолько растерялись, что, не успев даже сказать что-нибудь, оказались в легковой машине. Напротив них, на откидных местах, сидели два автоматчика. Дверцы захлопнулись. Черный «ЗИС», рванув с места, на большой скорости помчался по Кировскому в сторону площади Революции.

И тут же в кабинете Полякова раздался телефонный звонок:

— Товарищ старший майор! Операция прошла благополучно, согласно плану. Заняла три минуты. Едут к вам.

— Хорошо, Воронов! Молодцы! Приступайте к обыскам на квартирах. Помните: на Большой Пушкарской все должно остаться так, как будто ничего не произошло.

— Есть!

Через пятнадцать минут Голосницыну и Евдокимова принимал комендант, который предъявил им ордера на арест. Обмякший Евдокимов, нахмурив брови, молча расписался на ордере. Но Голосницына успела прийти в себя. Поднявшись со скамьи, она шепнула Валентину: «Приятели. Любовная связь», — и осторожно бросила в мусорный ящик футляр от термометра и маленький сверток. И сразу начала протестовать против задержания:

— Это недоразумение! Не имеете права!

Помощник коменданта вежливо заметил:

— Гражданка, напрасно разбрасываете вещи! Подымите их и положите на стол.

Она бросила на стол футляр и сверток, зло посмотрела на всех, опустилась на скамью и попросила воды.

Поздно ночью Воронов и Голов докладывали Полякову результаты обысков: обнаружены пленки, уже проявленные, фотоаппарат, разведывательные данные, деньги — у Голосницыной, план военного завода и образец гранаты — у Евдокимова.

— Группа в Парголове взята, — в свою очередь сообщил им Поляков. — Она и шла за всем этим добром.

— С рацией взяли? — заинтересовался Воронов.

Поляков кивнул.

— А в Ольгино группу пропустим. Так лучше будет.

Он сделал паузу.

— Военный Совет фронта отметил, что мы оказали большую помощь командованию. Теперь все зависит от Морозова и Волосова.

На следующее утро в госпитале на месте Голосницыной сидела новый секретарь — молодая девушка в военной гимнастерке. На доске объявлений был вывешен приказ начальника госпиталя. В одном из пунктов указывалось, что Голосницына Зинаида Петровна, в связи с тяжелой болезнью и эвакуацией в тыловой госпиталь, освобождена от занимаемой должности.

Последние дни апреля были теплыми и солнечными; приближение весны чувствовалось все сильнее. И особенно за городом: сосны и ели, умытые дождями и согретые солнцем, стали зеленее и наряднее. Ветки деревьев тяжелели от набухающих почек. Прилетели скворцы.

Но ленинградцам приходилось нелегко. Враг усиливал артиллерийские обстрелы и бомбежки с воздуха. Разрушались дома. Гибли люди. И, если бы не наша зенитная артиллерия и авиация, городу пришлось бы совсем плохо… В предмайские дни Озолинь находился в Ольгине. Несмотря на хорошую погоду и чистый воздух, он чувствовал себя неважно: усилился кашель, давило грудь, трудно было дышать. Он и раньше худо переносил наступление весны, но нынче было особенно тяжело.

«Надо выдержать, перебороть болезнь!» — внушал себе чекист. Он уже третий день находился в Ольгине, еще раз проверил и уточнил с Волосовым и другими товарищами все детали предстоящей операции. Оставалось только терпеливо ждать, ничем не выдавая себя, чтобы не спугнуть фашистских лазутчиков.

Озолиня и Волосова беспокоило больше всего: не струсит ли Прозоров? Хватит ли у него мужества? Если он подведет, то операция будет провалена и сам он может погибнуть. Вооруженные шпионы не посчитаются ни с чем, чтобы уйти от преследования.

Прозоров в эти дни очень нервничал и волновался, но всеми силами старался казаться спокойным. Он твердо решил, что сделает все, но не выпустит немецких агентов. Если нужно будет — не пожалеет своей жизни. Так он и сказал Волосову:

— Я не такой, как раньше! Я покажу фашистам, какой я шпион. Я советский человек, такой же, как все, и я тоже хочу драться с фашистами!

После тяжелых событий этой зимы Прозоров послал Кате письмо. Он не обмолвился ни словом о том, что с ним произошло, но писал, что, находясь в блокаде, понял многое и вместе со всеми будет делать все, чтобы приблизить победу. Катя не замедлила с ответом. В конце письма стояла приписка: «Сережа! Ты становишься настоящим мужчиной!» Впервые он слышал от Кати такие слова. И это придало ему новые силы.

Прозоров доверчиво поделился своей радостью с Волосовым, показал ему письмо.

— Видите, Катя верит в меня, — сказал он с гордостью, — а вы верите мне?

— Верю и рад за вас, — просто сказал Волосов, крепко пожав Прозорову руку.

Почему-то Прозоров был убежден, что фашистские агенты, как и в прошлый раз, посетят его ночью или рано утром, поэтому он плохо спал, часто просыпался, прислушиваясь ко всякому стуку. А они появились неожиданно в вечерний час.

Их выбросили на парашютах, на рассвете, в районе Сестрорецка. Приземлившись в лесу, шпионы спрятали парашюты, отсиделись до утра, привели себя в соответствующий вид и пошли в Ольгино. К Прозорову они зашли не сразу, а некоторое время издали наблюдали за его домом. Лишь после того как убедились, что он один и что им не угрожает опасность, — постучались.

Прозоров подал Волосову, находившемуся поблизости, условный сигнал и стал принимать «гостей».

Неторопливо и придирчиво проверил их пароль, потребовал, чтобы они назвали лиц, от имени которых пришли, и только после этого промолвил: «Теперь все в порядке! Чувствуйте себя как дома. О делах — потом!»

Он вел себя спокойно, уверенно, как человек, знающий свое дело, который сообразуется с условиями конспирации лучше, чем они, и знает, когда и как надо поступать. Словом, сразу же инициатива оказалась в его руках. Он задернул занавески на окнах и повелительным тоном сказал:

— Раздевайтесь. Умывайтесь. Будем ужинать. Из дома никуда не выходить. За вашу безопасность отвечаю я. Кстати, как вас величать?

Один назвался Петром, второй Андреем. Петр сказал Прозорову, что они моложе его и поэтому в обращении к ним отчество не обязательно.

Когда разведчики умывались, Прозоров, поднося им чистые полотенца, словно невзначай полюбопытствовал:

— Что-то вас так долго не было? Я не знал, что и думать.

— Так получилось. Надо было все заучивать заново. Ждали документов, — нехотя ответил Андрей.

— Вы думаете, что все так просто? — проворчал Петр.

— Безусловно нет, ваше дело сложное, — согласился Прозоров и этим расположил их к себе.

За ужином разведчики открыли две банки мясных консервов, поставили на стол флягу со спиртом и, полагая, что находятся вне опасности, изрядно выпили. Развязались языки. Шпионы наперебой хвастались