— А? Нет. А что?

— Он сидит внизу на диване и плачет. И не хочет со мной говорить.

Я делаю паузу, прежде чем ей ответить.

— Я наконец прочитал письмо, которое оставил Генри. Там есть кое-что о Сэме, о чем ни я, ни он тебе не говорили. Это о его отце.

— А что с его отцом?

Я поворачиваюсь так, что наши колени соприкасаются.

— Слушай. Когда я впервые встретился с Сэмом в школе, он постоянно думал об исчезновении своего отца, который однажды просто не вернулся из продуктового магазина. Обнаружили его пикап и лежащие рядом с ним на земле очки. Ты ведь видела очки, которые он все время носит с собой?

Шестая поворачивается, чтобы заглянуть в дверь.

— Постой. Это очки его отца?

— Да. Сэм уверен, что его похитили пришельцы. Я всегда считал это безумной идеей, но, не знаю, никогда не пытался его разуверить. Кто я такой, чтобы отнимать у парня надежду отыскать отца? Я ждал, что Сэм когда-нибудь сам тебе все расскажет, но я только что прочитал письмо Генри, и ты не поверишь, что в нем было.

— Что?

Я рассказываю ей все: о том, что отец Сэма был союзником лорианцев и встречал нас с Генри, когда приземлился корабль, и о том, зачем Генри перевез меня в Парадайз.

Шестая сползает со стола и неуклюже садится на скамейку.

— И ведь Сэм совершенно случайно оказался здесь. И там вы повстречались случайно.

— Вряд ли. Ну, сама подумай. Я выбираю лучшего друга из всех жителей Парадайза, и им оказывается Сэм. Думаю, нам было предназначено встретиться судьбой.

— Может, ты и прав.

— А это круто, что его отец помогал нам в ту ночь, когда мы прилетели, а?

— Круче не бывает. А помнишь, как Сэм говорил, что его наполняют новые чувства с тех пор, как он оказался с нами?

Я помню.

— Но вот в чем дело. Генри в своем письме пишет, что отец Сэма действительно был похищен, а может быть, и убит могадорцами.

Мы молча сидим, наблюдая, как из-за горизонта медленно поднимается солнце. Берни Косар выбегает из леса и перекатывается на спину, чтобы ему почесали брюхо.

— Эй, Хедли.

При этих словах он моментально вскакивает на лапы, склоняя набок свою собачью голову.

— Да, — говорю я, спрыгиваю со скамейки и обеими руками треплю его морду. — Я знаю.

Выходит Сэм. У него красные глаза. Он садится на скамейку рядом с Шестой.

— Привет, Хедли, — говорит Сэм Берни Косару. Тот в ответ лает и облизывает ему руки.

— Хедли? — спрашивает Шестая.

Пес утвердительно лает.

— Я всегда это знал, — говорит Сэм. — Всегда. С того самого дня, когда он исчез.

— Все это время ты был прав, — подтверждаю я.

— Можно, я прочитаю? — спрашивает Шестая. Сэм подает ей письмо. Я навожу правую ладонь на верхнюю страницу и включаю. Шестая читает письмо при этом освещении, потом складывает страницы и отдает назад.

— Мне так жаль, Сэм, — говорит она.

Я добавляю:

— Мы с Генри не выжили бы, не будь твоего отца.

Шестая оборачивается ко мне.

— Знаешь, это забавно, что твоими родителями были Лирен и Лара. То есть забавно, что я сама не догадалась. Ты меня не помнишь по Лориен, Джон? Твои родители были лучшими друзьями с моими — их звали Арун и Лин. Знаю, что мы проводили со своими родителями не так много времени, но я помню, что несколько раз бывала у вас дома. Думаю, ты тогда был еще совсем несмышленышем.

У меня уходит несколько секунд, чтобы вспомнить когда-то сказанные Генри слова. В тот день Сара вернулась из Колорадо, в тот день мы признались друг другу в любви. Когда она ушла, а мы сели ужинать, он сказал: «Хотя я не знаю ее номера и понятия не имею, где она находится, но один ребенок из отправленных вместе с нами на Землю был дочерью лучших друзей твоих родителей. Они еще шутили, что самой судьбой вам предназначено быть вместе».

Я уже готов рассказать Шестой об этих словах Генри, но вспоминаю, что сказано это было в связи с моими чувствами к Саре, и во мне вновь возникает чувство вины, которое меня не покидает с той самой прогулки с Шестой.

— Здорово. Правда, я такого не помню, — говорю я.

— Ну, и ладно. Тут сказаны очень серьезные вещи о Старейшинах и о том, что мы должны взять на себя их роль. Неудивительно, что могадорцы так настойчивы, — говорит она.

— Да, их можно понять.

— Нам нужно вернуться в Парадайз, — прерывает нас Сэм.

— Ну, конечно, — смеется Шестая. — Что нам нужно, так это как-то отыскать остальных. Вернуться к поискам в Интернете. Еще потренироваться.

Сэм встает.

— Нет, ребята, я говорю серьезно. Нам надо вернуться. Если мой отец что-то оставил, я имею в виду этот передатчик, то я знаю, как его найти. Когда мне было семь лет, отец сказал мне, что мое будущее записано на солнечных часах. Я спрашивал, о чем это он, а он лишь отвечал, что если когда-нибудь выпадут темные звезды, мне надо будет найти Эннеады и прочесть свое предначертание на солнечных часах, отталкиваясь от даты рождения.

— А что такое Эннеады? — спрашиваю я.

— Это группа из девяти богов в египетской мифологии.

— Девяти? — переспрашивает Шестая. — Девяти богов?

— И что за солнечные часы? — спрашиваю я.

— Теперь до меня начинает доходить смысл, — говорит Сэм. Приводя мысли в порядок, он вышагивает вокруг стола, а Берни Косар покусывает его за пятки. — Я был очень удручен, поскольку он говорил странные вещи, понятные только ему самому. За несколько месяцев до своего исчезновения он выкопал во дворе колодец, говоря, что в него будет стекать вода из дренажных канав и т. д. Но когда колодец забетонировали, он установил на бетонной крышке искусно сработанные солнечные часы. А потом, глядя на колодец, сказал мне: «Твое будущее записано на солнечных часах, Сэм».

— И ты не пытался разобраться? — спрашиваю я.

— Конечно, пытался. Я крутил часы так и сяк, пытался использовать дату и час своего рождения и еще несколько вариантов, но ничего не получалось. Через какое-то время я решил, что это просто идиотский колодец с солнечными часами. Но теперь, когда я прочел письмо Генри, то, что он пишет о темных звездах, я знаю, что он дает какой-то ключ ко всему. Отец словно рассказал мне, ничего не сказав. — Сэм широко улыбается. — Он был очень умный.

— Ты тоже очень умный, Сэм, — говорю я. — Это очень смахивает на самоубийство — возвращаться в Парадайз. Но думаю, у нас нет иного выбора.

Я просыпаюсь со стиснутыми зубами и кислым вкусом во рту. Я всю ночь ворочалась — и не только потому, что Ларец наконец в моем распоряжении и мне не терпится уговорить Аделину открыть его сегодня