— Это мое Наследство, — говорю я. — Может, только мне позволено к нему прикасаться?

Я наклоняюсь и осторожно беру светящийся кристалл. Проходит несколько секунд, и мне начинает казаться, что я держу радиоактивный кактус, у меня сжимается желудок и к горлу подступает кислота. Я тут же бросаю кристалл на одеяло и сглатываю.

— Может, я неправильно с ним обращаюсь.

— Может, мы не знаем, как им пользоваться. Ты ведь рассказывал, что Генри не разрешал тебе смотреть внутрь, говоря, что ты еще к этому не готов. Может, ты все еще не готов?

— Это было бы прискорбно, — замечаю я.

— Ужасно, — говорит Сэм.

Шестая идет на кухню и возвращается с двумя полотенцами и пластиковым пакетом. Она осторожно через полотенце берет светящийся кристалл, бросает их в пакет, а пакет закутывает в другое полотенце.

— Думаешь, это нужно? — спрашиваю я. Мой желудок по-прежнему скручивает.

Она пожимает плечами:

— Как тебе, не знаю, но то, что я почувствовала, когда коснулась его, — это был дурной знак. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Все, что осталось в Ларце, — это мое Наследство, и я не знаю, с чего мне начать. Я беру предмет, который уже видел раньше: продолговатый кристалл, с помощью которого Генри распространял Люмен — Свечение — с моих ладоней на все тело. Он оживает и заливает ярким светом всю столовую. В центре кристалла что-то начинает клубиться, как дым. Я уже когда-то это видел.

— Теперь он разговаривает, — говорит Сэм.

— Смотри, — говорю я, протягивая ему кристалл. Переходя в его руки, кристалл гаснет. — Я уже такое видел.

Внутри Ларца есть также несколько кристаллов поменьше, черный алмаз, коллекция сплетенных шпагатом хрупких листьев и талисман в виде звезды того же бледно-голубого цвета, что и мой кулон. Сразу ясно, что это лоралит, редчайший драгоценный камень, встречающийся только в недрах Лориен. Есть также ярко-красный овальный браслет и янтарного цвета камень каплевидной формы.

— Как ты думаешь, что это? — спрашивает Сэм, показывая на лежащий в углу плоский круглый камень молочно-белого, как жемчужина, цвета.

— Не знаю, — говорю я.

— А это? — спрашивает он, теперь показывая на маленький нож. Кажется, что его лезвие вырезано из алмаза.

Я достаю его из Ларца. Рукоять оказывается точно по ладони, как будто специально сделана для меня — так оно и есть, думаю я. Лезвие не длиннее десяти сантиметров, и достаточно взглянуть, как сверкает его кромка, чтобы понять: оно гораздо острее любой бритвы, какую только можно найти на Земле.

— А как насчет этого? — снова спрашивает Сэм, показывая на что-то еще. Я не сомневаюсь, что он будет задавать этот вопрос снова и снова и не успокоится, пока не переберет все содержимое.

— Вот, — говорю я, откладывая нож и доставая семь шаров, чтобы занять его чем-нибудь другим. — Оцени.

Я дую на них, и на их поверхности искрится легкий свет. Потом подбрасываю их в воздух, и они сразу оживают, начиная вращаться по своим орбитам вокруг оранжевого солнца в центре.

— Это солнечная система Лориен, — говорю я. — Шесть планет, одно солнце. А это, — добавляю я, показывая на четвертый шар, который остается таким же пепельно-серым, каким я его видел в последний раз, — Лориен. Так она выглядит сейчас, в эту самую минуту. Все, что осталось живого, — это свечение в ее ядре.

— Ух ты! — восклицает Сэм. — Чуваки из НАСА просто наложили бы в штаны, увидев это.

— И посмотри еще, — говорю я, зажигая свою правую ладонь. Я направляю свет на шар, и тут же его поверхность из удручающе серой превращается в синюю и зеленую — цвета океанов и лесов. — Такой планета была за день до вторжения.

— Ух ты! — снова восклицает Сэм, благоговейно разинув рот. Пока он завороженно смотрит на вращающиеся планеты, я снова заглядываю в Ларец.

— Тебе знакомо что-нибудь из этого? Может, знаешь, что с ними делать? — спрашиваю я Шестую, но она не отвечает. Я оборачиваюсь и вижу, что она с тем же изумлением, что и Сэм, смотрит на кружение планет солнечной системы в полуметре над полом. Поскольку Генри сказал мне, что они не входят в мои Наследия и, соответственно, не были заперты в Ларце, я ошибочно решил, что она их видела и раньше. Но в общем-то понятно, почему не видела: они активируются только после того, как разовьется первое Наследие.

— Шестая, — снова говорю я. Она возвращается к действительности, поворачивается ко мне, и, как только наши глаза встречаются, я сразу отвожу взгляд. — Ты что-нибудь знаешь обо всем этом?

— Не очень, — бормочет она, поглаживая камни. — Вот это заживляющий камень. Мы с Генри использовали его в школе, — говорит она, показывая на плоский черный камень, который я видел раньше. Тут она столбенеет, с ее губ слетает едва слышный возглас. Мы с Сэмом обмениваемся недоуменными взглядами. Она достает из Ларца бледно-желтый камень, гладкий и воскообразный на вид, и подносит его к свету. — Боже мой, — восхищается она, оглядывая его с разных сторон.

— Рассказывай, — нетерпеливо говорю я. Она смотрит мне прямо в глаза.

— Это ситарис. Камень с нашей первой луны.

Она прикладывает этот маленький камень ко лбу и зажмуривается. Желтоватый оттенок камня немного темнеет. Она открывает глаза и отдает камень мне. Я хмурюсь и беру у нее камень, коснувшись кончиками пальцев ее ладони. Сэм вдруг резко втягивает в себя воздух.

— Что за… — Он выглядит испуганным и пытается нащупать меня неуверенными движениями, словно слепой.

— Что происходит? — спрашиваю я, отталкивая руки Сэма от своего лица.

— Ты стал невидимым, — спокойно говорит Шестая. Я опускаю взгляд на свои колени. Верно: я весь пропал. Я бросаю ситарис на пол, как горячую картошину, и тут же становлюсь видимым.

— Ситарис, — объясняет Шестая, — позволяет одному Гвардейцу передавать Наследие другому, но только на короткое время. Думаю, на час, может, на два. Точно не знаю. Тебе надо только зарядить его, сфокусировав на камне свою энергию. Прикладываешь его ко лбу — бац! — и готово.

— Заряжаешь его как батарейку? — спрашивает Сэм.

— Именно. И он не начнет использовать Наследие, пока его снова не коснутся.

Я смотрю на камень.

— Очень мило. Значит, кто-то другой может вместо тебя поехать в город.

— И кто-то другой, а не ты, может быть невосприимчив к огню, — весело говорит она.

— Если ты будешь мила со мной, то это можно устроить, — отвечаю я.

Сэм поднимает камень и сосредотачивается, напрягая все тело. Ничего не происходит.

— Ну, давай же, — обращается он к камню. — Обещаю использовать эту возможность только для правого дела. Никаких женских раздевалок, клянусь.

— Извини, Сэм, — говорит Шестая. — Боюсь, что эта штука срабатывает только на нас.

Он кладет ситарис, и мы дальше копаемся в Ларце, пытаясь отыскать что-нибудь еще, что реагировало бы на прикосновение. Мы целый час изучаем все семнадцать находящихся в Ларце предметов: мы согреваем их дыханием, крепко сжимаем, но ничто не оживает — только светящийся кристалл, завернутый в полотенце, большой продолговатый кристалл с клубящейся сердцевиной и солнечная система, все еще кружащая над нами. Однако заживляющий камень вылечивает порезы и кровоподтеки, которыми меня разукрасила Шестая.

— Черт, почти всю свою жизнь я ждал момента, когда я открою эту штуку. Теперь наконец открыл, но почти все кажется бесполезным, — говорю я.

— Я уверена, что их польза откроется со временем, — уверяет меня Шестая. — Такие вещи надо оставлять в покое. Нужно окончательно их выбросить из головы — и вот тогда обычно и приходят правильные ответы.

Я киваю, глядя на разложенные вокруг Ларца предметы. Шестая права: если форсированно