Шелдон послал прислужника за термометром и вопросительно взглянул на капитана.

— Желтая лихорадка, — доложил капитан. — Он уже целую неделю в таком состоянии и не приходит в сознание. Кроме того, на борту у нас появилась дизентерия. А как ваши дела?

— Ежедневно хоронят трех-четырех, — отвечал Шелдон, нагибаясь с качалки и засовывая умирающему градусник под язык.

Капитан Ольсон испустил проклятие и послал слугу за содой с виски. Шелдон вытащил градусник.

— Сорок один, — сказал он со вздохом, — бедный Хью!

Капитан Ольсон предложил хозяину виски.

— И думать нечего, — отказался Шелдон.

Он послал за приказчиком и распорядился вырыть яму и сколотить из ящиков гроб. Для покойников черной масти гробов не полагалось. Их выносили из барака на щите из оцинкованного железа и сваливали голых в общую яму. Отдав приказание, Шелдон снова растянулся на своей качалке и сомкнул веки.

— Это был сущий ад! — изрек капитан, подливая в стакан свой живительной влаги. — Это был сущий ад! — повторил он, вытирая усы. — Встречный ветер и штиль. Верите ли, мистер Шелдон? Целых десять дней мы дрейфовали[14] возле банки! Акулы гнались за нами целыми стаями, привлеченные трупами, которые мы то и дело выбрасывали за борт. Они хватались за весла, когда мы подъезжали на ялике к берегу. Провались эти проклятые Соломоновы острова в преисподнюю!

Все это от воды в устье Оуга. Я накачал ее во все наши бочки. Нельзя было знать, какая это вода. Когда мы набирали ее, все обстояло благополучно. Мы завербовали шестьдесят человек — полный комплект. Да судовой команды было у меня человек пятнадцать. Мы не переставали хоронить днем и ночью. Эта сволочь, черт их знает, и жить не хотят. Они околевают вам назло. Из команды моей на ногах осталось всего только трое. Пятеро свалилось. Семеро умерло. О, это — ад кромешный! Что тут делать прикажете?

— А сколько завербованных остается в живых? — спросил Шелдон.

— Половина. Человек тридцать. Из них два десятка валяются, а десять кое-как еще держатся на ногах.

Шелдон вздохнул.

— Значит, госпиталь придется развернуть. Надо как-нибудь их высадить на берег. Вайсбери, эй, ты, Вайсбери, звони в колокола, фелла, во всю мочь!

Полевых работников, оторванных от дела в неурочный час, поделили на отряды. Одних послали в лес за бревнами для построек, других — за кровельным тростником, а сорок человек подняли вельбот, на головах отнесли его к берегу и спустили в воду. Шелдон стиснул зубы и нечеловеческим усилием воли лишний раз показал, что он в кулаке держит ускользавшую власть над Берандской плантацией.

— Вы видели барометр? — крикнул ему с нижней площадки лестницы капитан Ольсон, отправлявшийся выгружать больных.

— Нет еще, — ответил Шелдон. — А что, падает?

— Упал здорово!

— Так вы лучше оставайтесь на борту и ночуйте там, — посоветовал Шелдон, — не беспокойтесь о предстоящих похоронах. Я позабочусь о бедном Хью…

— Один негр издох, мы бросили якорь.

Капитан просто-напросто доводил до сведения хозяина о свершившемся факте, но в то же время как будто и ожидал приказания. Шелдон неожиданно вспылил.

— Выкиньте его за борт! — вскричал он. — Ведь на них не напасешься могил!

— Мне надо было только узнать, вот и все! — отвечал капитан, нисколько не обижаясь.

Шелдон устыдился своей ребяческой выходки.

— О-о, капитан Ольсон! — закричал он вдогонку. — Приходите, пожалуйста, если можно, навестить меня завтра утречком. Если же вам самим нельзя будет оторваться, присылайте штурмана.

— Ладно, я сам приду к вам. Мистер Джонсон скончался, сэр. Я и забыл вам сказать. Три дня назад, сэр. Упокой, Господи, его душу.

Шелдон проводил глазами капитана «Джесси», быстро удалявшегося по дорожке, размахивая руками и призывавшего все громы небесные на эти трижды проклятые Соломоновы острова.

Потом он посмотрел на «Джесси», лениво колыхавшуюся на блещущих волнах, и перевел взгляд на северо-запад, где вырастали над островом Флоридой целые горы массивных и грозных туч. Отвернувшись от моря, он грустно посмотрел на своего компаньона и велел внести его в комнату. Но Хью Друммонд уже расставался с жизнью. Дыхания уже не было слышно. Прикоснувшись к его телу рукой, Шелдон убедился, что температура умирающего стремительно падает. Должно быть, она уже понижалась в то время, когда градусник показывал 41. Больной догорал. Шелдон опустился перед ним на колени. Его обступила домашняя челядь в белых сорочках и трусиках, резко контрастировавших с их темной лоснящейся кожей, дикими лицами, обвешенными тяжелыми серьгами и блестящими кольцами. Наконец, Шелдон кое-как приподнялся и опять повалился, как подкошенный, в свое кресло. Как ни тяжела была весь день жара, теперь ее гнет увеличился еще более. Становилось трудно дышать. Больной положительно задыхался. На лицах и голых телах собравшихся прислужников крупными каплями выступил пот.

— Хозяин, — робко заикнулся один из них, — идет ветер, большой ветер.

Шелдон, молча и не оборачиваясь, кивнул головой. Он был очень привязан к Друммонду. Кончина друга и предстоящие похороны прибавляли новое и невыносимо тяжелое бремя ко всему тому, что он уже перенес. Его охватило такое чувство, — нет, не чувство, а полная уверенность в том, что ему не остается ничего другого, как махнуть рукой на все, сомкнуть веки, забыться и раствориться в бесконечности, умереть. Он знал, что так будет. Казалось, стоило только закрыть глаза и отдаться течению, ибо жизнь его уже висела на волоске и поддерживалась единственно лишь усилием воли. Ему казалось, что начинается агония и что предсмертные муки готовы накинуться и окончательно растерзать его бренное тело. Глупо было цепляться за жизнь. Он столько раз уже умирал. К чему умножать эти мучительные опыты, отодвигая от себя настоящую смерть? Ведь он нисколько не страшится и даже призывает ее. Его изможденная плоть и подавленный дух ищут смерти. Огонь едва тлеет, так пусть же погаснет. Но его мозг продолжал работать, и он наблюдал за тем, что происходило на побережье. Два вельбота пристали к берегу. Высаженные больные, — одни — на носилках, другие — на плечах у товарищей, — тащились печальной процессией. Шелдон видел, как гонимые ветром тучи заволокли небо, и вспомнил о больных чернокожих в бараке. Там, наверно, ожидали от него каких-нибудь распоряжений. Лежать и спать или умирать, когда предстояло выполнить неотложную задачу, было противно его натуре.

Приказчикам было велено спешно укрепить барак и обе его пристройки, использовав, между прочим, для этой цели недавно приобретенную и только-что выкрашенную длинную якорную цепь, развешанную на перекладинах под домом.

Другие сподручные принесли гроб, кое-как сколоченный из нескольких пустых ящиков, и уложили в него под наблюдением Шелдона бездыханное тело умершего друга. Шестеро прислужников понесли покойника на песчаный берег, а седьмой поволок туда же на плечах своего господина, повисшего на его черной шее с молитвенником в руках.

Пока хозяин читал отходную, чернокожие боязливо поглядывали на потемневшие волны и громоздившиеся на небе зловещие тучи.

Первое дуновение приближавшейся бури, очень слабое, нежное, но свежее и живительное, коснулось его истомленного зноем тела, когда он закончил чтение и закрыл молитвенник. Второй порыв ветра, резкий и бурный, налетел после того, как слуги взялись за лопаты и начали торопливо засыпать могилу песком. Порыв был так силен, что Шелдон, все еще стоявший на ногах, уцепился за своего возницу, чтобы не упасть. «Джесси» куда-то скрылась; море заклокотало мелкими пенистыми волнами. Оно превратилось в кипящий котел. Со всех сторон доносился глухой стук градом падавших на землю кокосовых орехов. Высокие гибкие пальмы извивались и щелкали, как хлысты. В воздухе летали сорванные листья, из которых каждый легко мог своим черенком размозжить голову человеку. Хлынул дождь, как во время потопа. Косой ливень низвергался рекой под таким острым углом, что, казалось, были нарушены законы тяготения. Чернокожий слуга, тащивший на своей спине Шелдона, пригибался как можно ниже, опасаясь свалиться с ног, и шагал широко.

«Он опочил теперь навеки, Забылся непробудным сном…» — пронеслось в голове у Шелдона при мысли о покойнике, зарытом в сырой песок и мирно почивающем теперь в гробу, сквозь щели которого сочится