было помериться силами с этим юношей, который показал себя таким замечательным боксером. Где это пропадает его импресарио и почему он не посылает вызова им?
А затем в один прекрасный день пришла и слава; Стьюбенер открыл тайну, что этот боксер был не кем иным, как сыном Пэта Глэндона — Старого Пэта, героя прошлых времен. Его сразу прозвали «Юный Пэт Глэндон», и любители бокса и репортеры толпились вокруг него и восхищались им, поддерживая и рекламируя его изо всех сил.
Начиная с Бэна Мензис и кончая Биллем Таруотером, он вызвал и нокаутировал четырех второстепенных боксеров. Ему пришлось немало попутешествовать для этого — матчи происходили в Гольдфильде, Денвере, Техасе, Нью-Йорке. На это ушли месяцы — нелегко было организовать крупные матчи, да и боксерам приходилось порядочно тренироваться.
В течение двух лет он вызвал и победил человек шесть крупных боксеров, стоявших у подножия лестницы тяжеловесов. На ее вершине прочно утвердился «великий» Джим Хэнфорд, непобедимый чемпион мира. Здесь, на верхних ступенях, восхождение пошло медленнее, хотя Стьюбенер неутомимо посылал вызовы и возбуждал спортивные круги, побуждая боксеров принимать его вызовы. Билль Кинг боролся в Англии, и Глэндон взялся за Тома Харрисона. Для этого ему пришлось отправиться чуть ли не в кругосветное путешествие — и Пэт победил его в День бокса в Австралии.
А капиталы их все увеличивались и увеличивались. Вместо ста долларов, заработанных им на первом состязании, Пэт получал от двадцати до тридцати тысяч долларов за матч, плюс такие же суммы от кинематографических компаний. Стьюбенер, согласно договору, составленному Старым Пэтом, получал свою долю, и оба — он и Глэндон, — несмотря на крупные расходы, быстро богатели. Это происходило, главным образом, благодаря их умеренному и благоразумному образу жизни. Они оба не были расточителями.
Стьюбенера прельщала недвижимая собственность, и его владения в Сан-Франциско и доходные дома были гораздо значительнее, чем мог предполагать Глэндон. Тайный синдикат игроков, ставящих на боксеров, мог бы дать ему точные сведения о размерах Стьюбенеровских владений, — без ведома Глэндона крупные куши один за другим шли в карман его импресарио от кинематографических компаний.
Самой серьезной задачей Стьюбенера было оберегать молодого боксера от проникновения в закулисную сторону дела. Эта задача не была трудна. Не занимаясь деловой стороной бокса, Глэндон ею и не интересовался. Помимо того, куда бы их ни закидывала судьба, Пэт свободное время проводил на охоте и на рыбной ловле. Он редко бывал в обществе людей из мира арены, был известен своей робостью и любовью к уединению и предпочитал посещение музеев или чтение стихов болтовне с профессионалами. Импресарио тщательно натаскивал его тренеров, и они держали язык за зубами и воздерживались от малейших намеков на продажность боксеров. Стьюбенер во всех отношениях становился между Глэндоном и окружающим миром. Даже интервью с Глэндоном происходили в его присутствии.
Один только раз обратились непосредственно к Глэндону. Это было накануне матча с Гендерсоном, и в отдельном коридоре ему шепотом было предложено сто тысяч долларов за поражение. К счастью для предлагавшего, Пэт сдержался и дал ему пройти, ничего не отвечая на его слова. Он рассказал об этом Стьюбенеру, и тот успокоил его.
— Это все шутка. Они хотели поддеть вас. — Стьюбенер отметил про себя, как засверкали синие глаза. — А может, что-нибудь и похуже. Если бы вы поддались на их уловку, они разгласили бы об этом в газетах, и эта сенсация погубила бы вас вконец. Но я не верю этой истории. Теперь такие вещи больше не случаются. Это все сказки, не больше. Это пережитки старых времен. Прежде попадались продажные боксеры, но ни один известный боксер или импресарио не решился бы проделать таких штук в наше время. Эх, Пэт, люди, занимающиеся боксом, так же чисты и честны, как профессиональные игроки в бейсбол; ничего на свете не может быть чище и честнее бокса.
И произнося эти слова, Стьюбенер в глубине души отлично знал, что следующий матч с Гендерсоном продлится не менее двенадцати раундов — так было обещано кинематографической компании — и не дольше четырнадцати раундов. Более того, он знал, что ставки были так велики, что Гендерсон был сам заинтересован в том, чтобы не держаться дольше четырнадцатого раунда.
К Глэндону больше не обращались, и он выбросил всю эту историю из головы. Теперь он проводил целые дни за цветной фотографией. Это было его последним увлечением. Он любил картины, но сам писать не мог — и нашел компромисс в цветной фотографии. Он повсюду таскал за собой чемоданчик, набитый книгами по интересовавшему его предмету, и проводил долгие часы в темной комнате, занимаясь проявлением снимков. На свете еще не бывало крупных борцов, уделявших так мало внимания своим профессиональным интересам. Ему не о чем было разговаривать с боксерами и людьми, близко стоящими к боксу, и они его признали человеком угрюмым и необщительным. Репутация, созданная ему газетами, отличалась не только преувеличением, но и полным непониманием его характера. В изображении репортеров он являлся тупоголовым животным, могучим быком, лишенным человеческих чувств и разума; один из неоперившихся репортеров окрестил его «Первобытным зверем». Прозвище привилось. Остальная газетная братия с восторгом его подхватила, и с тех пор имя Глэндона никогда не появлялось в печати без прозвища. «Первобытный зверь» — нередко стояло в заголовке или под фотографией крупными буквами и без кавычек. Все знали, кто подразумевается под этим прозвищем. Это заставило его еще более замкнуться в себе и развило в нем горькое предубеждение против газетных писак.
Что касается самого бокса — его интерес к нему, вначале вялый и спокойный, теперь усилился. Люди, с которыми ему приходилось теперь состязаться, были сильными противниками, и победа над ними давалась не так-то легко и просто, как его первые победы. Это были опытные бойцы, испытанные ветераны арены, и каждый матч являлся своего рода проблемой. Бывали случаи, когда он не мог нокаутировать их в заранее назначенном раунде состязания. Так было с Зульцбергером, немецким гигантом, он собирался «выбить» его на восемнадцатом раунде, но ему это не удалось. То же произошло и на девятнадцатом раунде, и лишь на двадцатом ему удалось вывести его из строя.
Удовлетворение боксом — а оно все усиливалось — сопровождалось более строгой и продолжительной тренировкой. Ничем не отвлекаясь, проводя много времени на охоте в горах, он держался на высоте положения. Его судьба складывалась счастливее судьбы его отца, и несчастные случаи не нарушали его карьеры. Кости его были целы, он ни разу не повредил себе и сустава. И Стьюбенер с тайной радостью отметил про себя, что его юный боксер перестал говорить о возвращении в родные горы после победы над мировым чемпионом бокса — Джимом Хэнфордом.
Глава VI
Завершение его карьеры быстро приближалось. «Великий» Джим Хэнфорд публично заявил о своей готовности померяться силами с Глэндоном, как только последний справится с тремя-четырьмя кандидатами на звание мирового чемпиона, стоявшими между ними. За шесть месяцев Пэт убрал со своей дороги Кида Мак Гразса и Джэка Мак-Брайда из Филадельфии. Оставались лишь Нэт Поуэрс и Том Кэннем. И все сошло бы как нельзя лучше, если бы одна барышня из «хорошего общества» не вздумала заняться журналистикой и если бы Сэм Стьюбенер не согласился на интервью с репортером сан-францисской газеты «Курьер».
Она подписывала свои статьи
Совершив все это, он умер, окруженный почестями и отравленный пессимизмом. Имя его осталось каким-то грязным пятном в истории, но, кроме имени, он оставил своим четырем сыновьям несколько сот миллионов, чтобы им было из-за чего ссориться. Последовавшие между сыновьями распри — судебные, промышленные и политические — забавляли и раздражали целое поколение калифорнийцев и закончились смертельной ненавистью и полным разрывом всяких отношений между четырьмя братьями. Младший из них, Теодор, испытал в своей жизни нравственный перелом, продал свои фермы и скаковые конюшни и ринулся
