К моему глубокому сожалению, я была нездорова и не могла сопровождать его. По поводу предполагаемой лекции было много толков и споров на факультете, но в конце концов профессора пришли к убеждению, что Иэль — «университет, а не монастырь», а Джек Лондон — «один из самых замечательных людей в мире». Больше того — поклонникам Джека удалось добиться разрешения на устройство лекции в Вульсей-Холле — громадном беломраморном зале. Социалисты моментально приступили к самой широкой пропаганде. На все фабрики и заводы, во все магазины разосланы были извещения о лекции. На каждом дереве висело объявление: «Джек Лондон в Вульсей-Холле». Особенно замечателен был один плакат: Джек в ярко-красном свитере на фоне огромного зарева.

Вечером огромный зал был переполнен. Тут были представлены все социальные слои Нью-Хавена и его окрестностей: присутствовали профессора, студенты, многие сотни рабочих, сотни обывателей, сотни социалистов. Лекция длилась два часа. Вначале были сделаны две-три попытки прервать или осмеять оратора, но они не встретили никакой поддержки. Джеку сразу удалось захватить аудиторию и приковать к себе всеобщее внимание. По окончании чтения он до полуночи отвечал на предлагаемые ему вопросы. Профессора открыто признали, что лекция Джека Лондона была «самым поразительным явлением в Иэле за долгие годы».

Но капиталистическая пресса, еще не простившая Джеку прежних его выступлений, снова обрушилась на него. «Блестящий молодой писатель» превратился в «патологический тип неврастеника». Публику призывали к бойкоту его произведений. Некоторые крупные издательства отказались от продажи и издания его книг. Пожалуй, не стоит говорить о том, что эта газетная травля, тяжело отразившаяся на материальных делах Джека, была бессильна повлиять на его взгляды или удержать его от пропаганды дела всегда и везде, где только представлялась возможность.

Мы пробыли в Нью-Йорке девять дней, а затем отправились в Чикаго, где Джек повторил свою лекцию «Социальная революция» в Чикагском университете. Из Чикаго мы направились в Сен-Поль и Северную Дакоту, где в феврале Джек прочел студентам две последние лекции.

В эту эпоху оба мы были очень заняты. Помимо своей обычной литературной работы, Джек следил за постройкой дома, за посадкой всевозможных фруктовых деревьев, за устройством виноградника и т. д. Кроме того, мы совершали бесконечные прогулки верхом.

Лето 1906 года мы провели на «Благословенном Ранчо», как его называл Джек. Мы жили в маленьком коттедже. Когда к нам наезжало особенно много гостей, мы переходили в большой гостеприимный дом тети. Главным нашим занятием продолжали быть прогулки верхом. Мы никогда не уставали изучать и восхищаться красотой нашего «Благословенного Ранчо». Свободное время было заполнено чтением бесчисленных книг самого различного содержания. Джек читал нам вслух Уэллса, Мопассана, Зудермана, Гертруду Аттертон, Фильпоттса, Селеби, Спенсера, Шоу, Ибсена и многих других, так как он хотел быть «внутри того, что делают другие».

18 апреля 1906 года произошло «великое жизненное сотрясение», иначе говоря, знаменитое землетрясение в Сан-Франциско, почти совершенно разрушившее этот прекрасный город. Мы все проснулись в шесть часов утра от толчка, длившегося около полминуты — самой длинной полминуты в моей жизни. Не прошло и получаса, как мы с Джеком уже мчались верхом по направлению к Ранчо, откуда с вершины холма были видны два громадных столба дыма: один — над Сан-Франциско, другой — над Санта- Розой. В полдень с первым попавшимся поездом мы отправились в Санта-Розу и всю ночь проблуждали по холмам города. Мы были полны странных, не поддающихся описанию чувств: нам казалось, что мы присутствуем при конце мира, что земля на наших глазах возвращается к первоначальному хаосу.

— Я никогда, ни для кого не напишу об этом, — сказал Джек. — Нет, я не напишу ни слова. Не стоит и пытаться. Тут ничего нельзя сделать, как только подобрать несколько звучных слов и беситься над их беспомощностью.

Мы стояли на холме в более или менее безопасном месте, смотрели, как разрастается пожар, слушали, как со страшным грохотом один за другим рушились стальные дворцы. В ту ночь мы сделали не менее сорока миль. И когда на следующий день мы вернулись в Окленд, нас приняли по внешности за беженцев, пострадавших от землетрясения.

Вернувшись домой, мы застали телеграмму от «Коллиеровского еженедельника», предлагавшего Джеку написать двадцать пять тысяч слов о землетрясении по двадцать пять центов за слово. Денег, конечно, не было. Землетрясение разрушило начатые на Ранчо постройки, и Джек, нарушив данное себе обещание, написал статью, о которой сам был очень невысокого мнения.

— Это лучшая попытка сделать невозможное, — отзывался он об этом очерке.

Через две недели после землетрясения мы с Джеком устроили себе каникулы и верхом отправились исследовать последствия землетрясения в селах Калифорнии. Мы не работали, не думали, мы только наслаждались далекими, неизвестными туристам уголками Калифорнии. Мы пропутешествовали всего пятнадцать дней, но по возвращении нас ожидала уйма работы. Джек снова начал регулярно передавать мне для переписки на машинке десять рукописных страниц в день.

Обычно я клала ему на письменный стол перепечатанную работу к девяти часам утра. Он любил перечитывать со мной свою дневную работу. Даже если я случайно проходила мимо него, когда он работал, он отрывался от дела и прочитывал мне то, что успел написать. Но мы все же успевали купаться, ездить в Ранчо, боксировать, устраивать пикники и костры при лунном свете. Запись в моем дневнике гласит: «Счастливы, как ангелы». В то время у нас были в моде два развлечения: пускание мыльных пузырей и распаковывание посылок, выписанных Джеком. У него была слабость выписывать разные вещи по объявлениям. А так как мы готовились к нашему большому плаванию, то каждая утренняя почта приносила нам принадлежности для рыбной ловли, бесчисленные связки бус всех цветов, размеров и форм, пестрые платки, ситцы и ленты, предназначенные услаждать сердца туземцев Южных морей.

В лето 1906 года Джек приступил к большому роману «Железная пята».

Закончив «Железную пяту», Джек приступил к серии эпизодов из своей бродяжнической жизни. Они выходили периодически под заглавием «Моя жизнь на дне», а затем вышли отдельной книгой — «Дорога».

Великое землетрясение причинило Джеку много убытков. Прежде всего постройка яхты, которая должна была обойтись в семь тысяч долларов, поднялась до тридцати тысяч и задержалась на полгода. За это время мы получили бесконечное множество писем от самых разнообразных людей, желавших принять участие в нашем путешествии на каких угодно условиях. Некоторые предлагали даже заплатить за проезд. Здесь были и доктора, и юристы, и нищие, и воры, и архимиллионеры, и моряки, и поэты, и историки, и геологи, и художники, и священники — одним словом, все, без различия пола, возраста, профессии и цвета кожи. Но Джек твердо решил, что у всех, кто поедет на «Снарке», будут определенные обязанности и определенное жалованье.

Когда приготовления к отъезду стали приближаться к концу, Джек предложил одному журналу свои будущие путевые заметки. Я привожу это письмо, так как в нем Джек излагает свои планы:

«18 февраля 1906 года.

Дорогой… Киль уже готов. Судно будет в сорок пять футов длины. Оно должно было быть немного короче, но мне нужно было как-нибудь втиснуть ванную. Я отплываю в октябре. Первая остановка будет на Гавайских островах. Оттуда мы отправимся скитаться по Южным морям, к Самоа, Тасмании, Новой Зеландии, к Австралии, Новой Гвинее и мимо Филиппинских островов к Японии. А затем Корея, Китай и вниз к Индии, по Красному морю, Средиземному, Черному, Балтийскому, через океан к Нью-Йорку, и вокруг мыса Горн в Сан-Франциско… Я непременно проведу зиму в Петербурге, и есть много шансов за то, что я поднимусь по Дунаю от Черного моря до Вены. Не будет такой европейской страны, в которой я не проведу от одного до нескольких месяцев. Так, не спеша, будет протекать все путешествие. Я не желаю торопиться. Я высчитал, что на такое путешествие понадобится семь (7) лет.

Судном будем управлять я и мой друг. Матросов не будет. Моя жена сопровождает меня. Конечно, я возьму с собой повара и слугу. Но они не будут принимать участия в управлении судном. (Впоследствии этот план был несколько изменен). По оснастке это судно будет чем-то средним между яхтой и шхуной. Оно будет вроде английских рыбачьих судов на Доггерских отмелях.

Все же у нас будет маленький мотор на случай крайней необходимости — в плохую погоду у рифов и в мелководье, — когда внезапное затишье при быстром течении делает парусное судно беспомощным. Кроме того, мотор будет иметь еще одно назначение: доплыв до какой-нибудь страны, скажем, до Египта или до