смотреть на герцога.
— Мама! — Женевьева закатила глаза. Ее голос решительно нарушил тишину и лишь чуть заметно дрогнул, а сердце где-то колотилось в груди. — Возможно, этот мужчина просто владеет оранжереей или имеет туда доступ, а таковы большинство наших знакомых. Я понятия не имею, кто их прислал. Не могли бы вы поднести их поближе?
Слуги с трудом поставили букет рядом с Женевьевой.
Дрожащими пальцами она косилась розы. Ее лепестки были до безумия, до неприличия нежными.
— Тут была записка, мисс Женфьева.
Гарриет протянула ей сложенный лист бумаги, спечатанный воском. Личной печати не оказалось, Женевьева развернула его.
У Женевьевы перехватило дух.
Она почти ничего не видела вокруг. Все ее тело горело от постыдного удовольствия, ужаса и счастья.
Как всегда, герцог зашел слишком далеко, но все же сделал именно то, чего она желала.
Наконец она подняла глаза, но не смогла встретиться с ним взглядом.
Он сказал, что она плохая актриса. Ей придется доказать обратное, несмотря на то что ее щеки стали пылать. Эти цветы были предназначены ей и должны были преподнести урок Гарри. Ей не хотелось, чтобы усилия герцога пропали даром.
— Они прекрасны, — почти небрежный тоном заметила Женевьева.
Как будто она получала такие букеты каждый день.
— Может быть, мы поставим их в…
Миссис Эверси смотрела прямо перед собой, прикусив губу. Она не могла представить себе розы в комнатах внизу.
Герцог без малейшего раскаяния пристально смотрел на Женевьеву.
Кто-то откашлялся. Глаза Миллисент были широко распахнуты, на лице недоумение, а выражение лица Гарри было трудно передать. Он только плотно сжал губы.
Оказалось, что отважился именно он.
— Послушай, Женевьева. — Его голос звучал непринужденно, но чуть выше обычного. — Ты знаешь, кто прислал цветы?
— Марс, — коротко ответила она. — Так сказано в записке.
Последовала очередная пауза, и все гости принялись переглядываться.
— Марс? Кто такой Марс? — внезапно спросил Йен, устремив мрачный взгляд на герцога.
— Насколько мне известно, бог войны, а также красная планета.
Никогда Женевьеве не было так весело.
Родители пристально смотрели на нее, ошеломленные, высоко подняв брови, готовые те ли рассердиться, то ли удивиться еще больше. Дети постоянно испытывали их терпение, но Женевьева впервые.
— Кто этот загадочный Марс? Я сейчас упаду в обморок! — Миллисент приложила руку ко лбу.
— Я тебя поймаю, Миллисент, — сухо отозвался Гарри.
Его слова прозвучали неубедительно.
Все ожидали ответа Женевьевы.
— Отнесите цветы в мою спальню, — попросила она слуг.
Никто не в противился, словно розы были короной, а Женевьева вдруг стала Королевой Утра, чьи приказы не обсуждаются.
Покряхтывая и щелкая коленными суставами, слуги подняли букет и стоически приготовились совершить долгий подъем по лестнице.
На второй площадке им пришлось остановиться передохнуть и выпить чего-нибудь холодного.
— Ты знаешь, кто их прислал? — шепотом спросил Гаррри у Миллисент.
— Нет, но, кажется, вчера она спрашивала меня, целовалась ли я когда-нибудь с мужчиной, — тоже шепотом ответила Миллисент.
С появлением букета гости перестали есть — слишком поразительное и невероятное это было событие. Серебряные приборы были отложены в сторону, салфетки свернуты, и Гарриет уже не подливала кофе в чашки. Ей страстно хотелось выпроводить всю семью из столовой, чтобы с другими слугами обсудить розы. Почувствовав это и сообразив, что никто не встанет из-за стола, пока он не покажет пример, герцог сложил салфетку и отодвинул стул.
— С удовольствием принимаю ваше предложение пострелять, — обратился он к Джейкобу. — По птицам или по мишеням.
Он посмотрел на Йена и чуть задержал взгляд.
Йен сердито и беспомощно смотрел на него, не зная, куда деть глаза, и наконец уставился на колени.
— Великолепно, Монкрифф! — Джейкоб встал. — Идем! Я велю принести ружья и оседлать лошадей, встречаемся перед домом через час. Конечно, все кроме дам.
Это был приказ всем присутствующим молодым мужчинам, в особенности Йену.
Женевьеве не терпелось броситься наверх посмотреть на свои розы, но на лестнице ее перехватил Йен:
— Дженни…
Только братья называли ее так.
Она посмотрела на него:
— Боже, Йен. У теш такой вид, будто ты не спал.
Ее голос звучал вполне невинно, но в словах чувствовался скрытый упрек. Интересно, заметил ли Йен?
Сейчас Женевьева разглядывала брата, словно увидела его впервые: все женщины в округе считали его красавцем. Она вспомнила мрачное, непроницаемое лицо герцога на лужайке, когда он сделал свое ужасное признание, представила, как ее брат, совершенно голый, забавы ради залезает в окно и в постель леди Абигейл Бизли.
— Женевьева… герцог…
— Да?
— Он тебе не досаждает?
Йен с усилием подбирал слова.
— Досаждает мне?
Женевьева была искренне удивлена в отличие от Йена.
— Именно. Так он тебе не досаждает?
— Почему ты считаешь, что герцог будет мне досаждать? — спросила Женевьева, как ни в чем не бывало.
— Все знают, что он любит досаждать женщинам.
— Если это означает «соблазнять», то так и скажи, Йен. Разве можно жить под одной крышей с вами и не знать подобных вещей? Нет, герцог мне не досаждал.
Йен рассмеялся.
— Знаешь, Женевьева, я действительно тебя люблю… — начал он.
Она закатила глаза:
— Ради Бога Йен, я только что позавтракала.
Он ухмыльнулся. И несмотря на все прегрешения своих остроумных братьев, Женевьева была рада, если ей удавалось рассмешить их.
— Поверь мне: герцог был предельно внимателен и вежлив. Странно, что тебя не заинтересовали также Марс и цветы.
