Художник изобразил ее в зеленом платье с большим декольте.
Надо признать, что все Эверси были хороши собой.
Вайолет ужасно захотелось швырнуть портрет Оливии в огонь вместе с дневником и шкатулкой.
Но теперь, когда она познала любовь и насколько странной, мучительной, всепоглощающей, нелепой и сводящей с ума, то может быть, Вайолет была не в силах заставить себя это сделать. Оливия была безумием и падением Лайона. Так же как граф был ее безумием. Как бы ни хотелось ей это признавать, но выбросить портрет Оливии в огонь было все равно что бросить туда сердце Лайона.
Однако Вайолет испытала прилив праведного гнева, представив, как ее брат, Лайон Редмонд, наследник отца, был вынужден исчезнуть так быстро, что даже оставил самую ценную для себя вещь. Если только она не потеряла для него своей ценности.
Или он специально оставил ее. Но почему?
Внезапно Вайолет поняла, что Лайон оставил ее только затем, чтобы она нашла. Она встряхнула дневник, и оттуда выскользнул листок бумаги.
Вайолет принялась читать дневник. После нескольких страниц ее самые страшные опасения подтвердились: компания «Драйек» действительно участвовала в прибыльном, незаконном, бесчеловечном деле — в треугольной торговле, торговле людьми.
Капитан Морхарт не раз водил корабли работорговцев. В его дневнике были списки купленных и проданных рабов.
Но только когда на последней странице в списке вкладчиков Вайолет увидела одно имя, она поняла, почему Лайон, первоначально руководствовавшийся самыми чистыми порывами, теперь должен был скрывать причины своих поступков, пока не покончит со всей компанией «Драйек».
Она поняла, почему он не может передать полученные сведения властям.
О Боже…
Вайолет дрожала от усталости, волнения и невероятного умственного напряжения. Ей надо было подумать, но чувства раздирали ее на части: то гнев, то любовь, то страх, — и она никак не могла успокоиться. Прижав к лицу ладони, она тяжело вздохнула. «Думай как мужчина», — повторяла Вайолет.
Она снова вспомнила, как Ашер рассказывал ей о том, что чувствуешь, когда в тебя попала пуля, как за мгновением тишины и изумления приходит боль.
За стеной слышалось ровное дыхание графа. Какое-то мгновение Вайолет дышала с ним в унисон, как будто их дыхание смешались.
Она присела у камина, обхватив колени руками и удивляясь собственной силе. За это можно было благодарить Флинта. Вайолет сидела так, пока окоченевшие ступни и пальцы не подсказали ей, что огонь почти потух. Она выпрямилась, сделала глубокий вдох и убрала с лица волосы.
Обнаружив на пальцах влагу, она рассердилась. Черт возьми! Она могла думать как мужчина, действовать как мужчина, но все-таки оставалась женщиной, а женщинам было свойственно плакать.
А после этого они делают то, что нужно.
Вайолет тихо открыла ящик письменного стола, нашла перо, свежие чернила и написала две записки.
Посыпав оба письма песком, она оставила первое на столе.
Вторую записку Вайолет свернула пополам и, сжимая ее в руке, быстро переоделась в будничное платье, не позаботившись затянуть шнуровку. Ей надо было спешить. Она схватила туфли и сумочку. Вайолет знала, что ей нельзя медлить, нельзя поцеловать спящего графа и в последний раз взглянуть на него, потому что он всегда чувствовал, когда она на него смотрит. Она не сомневалась, что ее тоскующий взгляд разбудит его, несмотря на крепкий, здоровый сон после их ночи любви.
Поэтому Вайолет взяла себя в руки, надеясь, что ее сердце не разорвется прежде, чем она осуществит задуманное, и под размеренное дыхание возлюбленного на цыпочках пошла к двери.
Флинт проснулся перед рассветом и, даже не раскрывая глаз, знал, что Вайолет ушла.
«Ушла…»
Он быстро провел рукой по другой стороне кровати: слишком холодная простыня сказала ему, что Вайолет не просто встала раньше его.
Флинт вскочил и, не одеваясь, прошел в соседнюю комнату. Огонь в камине уже погас, в окно лился серый утренний свет, а на полу валялась открытая шкатулка.
Флинт осторожно опустился перед ней на колени, медленно поднял.
Так значит, там было двойное дно. Почему он об этом не догадался?
А вчера вечером она смотрела, как он возился с крышкой, и все время знала про дно.
Что было внутри?
Флинт понял всю нелепость своего плана. Он надеялся начать жизнь заново, думал о предметах, находившихся в его корабельной каюте: о картине, о шахматной доске, о знаках уважения от других людей. А теперь все это казалось глупой, дешевой подделкой в свете истинной любви, подобной любви Вайолет к своему брату и любви Флинта к ней.
Теперь вся его жизнь будет без нее дешевой подделкой.
Вайолет была единственной, рядом с кем он чувствовал себя спокойно, и только с ней рядом он хотел быть.
Он не мог пошевельнуться от отчаяния.
Наконец Флинт заметил листок бумаги на столе.
Простить ее? Ему захотелось сжать записку в кулаке и швырнуть в дальний угол.
Он сам дал ей возможность предать его, сказав, что команда будет обыскивать площадь Ла-Мина. Вайолет не глупа. Она что-то нашла в шкатулке и со свойственной ей изобретательностью придумала способ предупредить брата о том, что его ищут люди Флинта. В какой-то мере ему самому хотелось узнать, что будет, появись у нее возможность предать его.
Правда, он не имел права употреблять слово «предательство».
