Ульфадан фыркнул.
– Мы не видели ни одной из их больших птиц. Они не могут знать, что мы здесь.
– Никогда нельзя быть уверенным, что они знают, а что нет. Они выследили саммад Амахаста, а тогда у них не было птиц. Где бы мы ни были и что бы ни делали, мы не должны забывать о них.
– Тогда, что ты предлагаешь, маргалус? – спросил Херилак.
– Вы охотники. Мы остановимся здесь, если это вам нравится, но лагерь нужно охранять и днем и ночью, следя за рекой на случай нападения. Видите, какая она широкая здесь? Дальше к югу, она наверняка впадает в океан. Океан и река могут стать дорогой для мургу, если они узнают о месте нашего лагеря.
– Маргалус прав, – сказал Херилак, – мы должны соблюдать осторожность, пока будем находиться здесь.
Ульфадан взглянул на голый океан и нахмурился.
– До сих пор мы всегда ставили лагерь среди деревьев. Здесь слишком открытое место.
Керрик вспомнил город Альпесак, который тоже стоял у реки, но был хорошо защищен.
– Мургу в этом случае делают так: выращивают крепкие деревья и защищают свой лагерь колючими кустами. Мы не можем выращивать деревья, но можем нарезать колючих кустов и выложить из них защитную линию. Это задержит снаружи маленьких животных, а больших мы сможем убивать.
– Мы никогда прежде не делали так, – запротестовал Келлиманс.
– Но мы никогда прежде не находились так далеко на юге, – заметил Херилак. – Мы сделаем так, как сказал маргалус.
Хотя они должны были провести здесь всего ночь или две, прошло много дней, а они еще не двинулись отсюда. В реке было много рыбы, а охота была очень хороша, лучше даже, чем они могли себе представить. Утиноклювые мургу были так многочисленны, что дальнюю границу их стад не всегда можно было увидеть. Они были очень быстрыми и в то же время очень глупыми. Если группы охотников внезапно возникали перед ними, они бросались наутек. Если все было сделано правильно, другие охотники, сидя в засаде, ждали их, держа копья и луки наготове. Существа эти были не только быстрыми и глупыми – они имели очень вкусное мясо.
Охота была хорошей, мастодонты жирели на пастбищах, словом, это было хорошее место для зимовки, если эту теплую погоду можнно было назвать зимой. Однако времена года явно менялись и здесь: дни становились короткими, и созвездия ночного неба постепенно менялись. Колючая стена была достаточно густой, и без каких-либо обсуждений было решено, что они останутся в этом месте, у слияния двух рек.
И женщины, и охотники были рады, что кончилось их долгое путешествие. Переходы, погрузки и разгрузки не оставляли им времени ни для каких других занятий. Теперь, когда палатки прочно заняли свои места, все изменилось к лучшему. В земле здесь росли съедобные растения с коричневожелтыми клубнями, которых они никогда прежде не видели.
Испеченные на углях, они приобретали восхитительный сладковатый вкус.
Было много работы и разговоров обо всем. Поначалу саммад Хар-Хаволы держались отдельно от других, ведь они говорили на другом языке и знали, что являются чужаками. Но женщины всех саммад, встречаясь за готовкой пищи, обнаружили, что могут говорить друг с другом, поскольку язык этот во многом походил на марбак. Дети первое время дрались между собой, но когда пришельцы выучили марбак, все различия были забыты. Даже одинокие женщины были довольны, ведь теперь на них посматривало больше молодых охотников.
Никогда прежде еще не бывало такого большого зимнего лагеря. Три саммад, собравшиеся в одном месте, сделали жизнь полной и интересной.
Даже Армун получила передышку, затерявшись в большом числе женщин. Она была в саммад Ульфадана тесто три зимы, и все они были трагическими для нее. В саммад, которую они покинули, был такой голод, что мать девушки, Шесил, оказалась слишком слабой, чтобы выжить в первую зиму в новой саммад. Это означало, что, когда ее отец уходил на охоту, Армун оставалась без всякой защиты. Мальчики смеялись над ней, и из осторожности она старалась не говорить в их присутствии. Когда Броит, ее отец, не вернулся. с охоты во вторую зиму, стало невозможно скрываться от других, С тех пор она стала работать на Меррит, женщину сапшадара, позволявшую ей есть у ее костра, но-даже не питавшуюся защитить девушку от постоянных насмешек. Меррит даже сама присоединялась к нем, когда была в гневе, к вместе со всеми называла ее «беличье лицо».
Армун была такой от рождения, и об этом ее мать рассказывала ей. Шесил всегда винила себя в том, что однажды, во время большого голода, убила и съела белку, хотя все знают, что женщинам запрещено охотиться. Из-за этого ее дочь родалась с передними зубами, расставленными широко, как у белки, и с разделеяной верхней губой. Но не только губа была разделена надвое – у нее было еще отверстие в небе. Из-за этого отверстия ее не возможно было как следует накормить, когда она была младенцем, потому что она громко кричала и кашляла.
Потом, когда она стала говорить, все слова звучали очень забавно.
Неудивительно, что другие детт сеялись над ней.
Они смеялись еще и сейчас, правда, когда она не могла до них дотянуться. Теперь она была молодой женщиной, быстроногой и сильной и, кроме того, имела характер, бывший единственной ее защитой в детстве. Даже старшие мальчики не осмеливались смеяться над ней, держась поодаль, ибо кулаки ее всегда были наготове и она умела ими пользоваться. Подбитые глаза и окровавленные носы были ее меткой, и скоро самые глупые научились избегать этого демона с беличьим лицом.
Она росла без друзей, в стороне ото всех. Ходя по лагерю, оиа обычно расстегивала верх своей кожаной одежды и прятала в нее нижнюю часть своего лица. Волосы у нее были длинные, и она постоянно делала ими тоже самое.
До тех пор, пока она не говорила, остальные женщины терпели ее присутствие. Армун прислушивалась к ним, видела молодых охотников, их глаза, слушала их возбужденную болтовню. Фарлан была самой старшей в этой группе, и, когда Ортнар присоединился к саммад, она быстро сошлась с ним, несмотря на то, что знала его короткое время. Обычно девушка знакомилась с юношей из другой саммад на ежегодных встречах, но теперь все изменилось, и Фарлан первой извлекла выгоду из этой перемены. Хотя остальные молодые женщины говорили скверные слова о ее смелости, она одна имела свою палатку и своего охотника, а у них ничего не было.
Армун не завидовала другим, а просто злилась. Она знала равнины и леса лучше других: мать хорошо научила ее. Со сбора корней она возвращалась с полной корзиной, тогда как другие женщины постоянно жаловались на бесплодие земли.
Она много работала, хорошо готовила, и вообще делала все, что могло сделать ее желанной для любого молодого охотника.
И все же она держалась вдали от них, зная, что они будут смеяться над ней. Когда они видели ее лицо, они смеялись, когда она говорила – тоже, поэтому она предпочитала молчать и находиться в стороне. Точнее, пыталась это делать. Но с тех лор, как она ела у костра Меррит, ей приходилось делать все, что приказывала старая женщина. Она носила дрова и резала мясо, обжигая руки об угли. Меррит смотрела, как она готовит, и каждый вечер ждала возвращения усталых и голодаых охотников. Но Армун не хотела их насмешек и поэтому всегда находила себе другие занятия, когда они собирались вокруг костра.
Хотя здесь не было снега, дожди шли большую часть зимы.
Это было неудобно, но не холодно, и это неудобство было меньше, чем морозы и глубокий снег. Способы охоты тоже изменились, ибо большие стада утиноклювых ходили по всей широкой равнине. В холмистой части жило много мургу, на которых можно было охотиться, и поэтому охотники уходили все дальше и дальше за холмы. Это было довольно опасно.
Было уже темно, когда отряд охотников возвращался. Дни теперь стали очень короткими, и это было очень необычно для людей. Некоторые охотники преследовали дичь целыми ночами. Но на этот раз что-то было неладно, потому что охотники громко кричали, оказавшись в виду лагеря, и их крики привлекали общее внимание. Охотники, бывшие в лагере, бросились к ним на помощь. Когда они подошли ближе к кострам, стало видно, что двоих охотников несут на носилках, сделанных из веток деревьев и
