– Вы не воспользуетесь лодками? Нанесете удар с суши?

– Они ждут нас из воды и не знают, что сейчас у нас есть уруктопы и таракасты. Ваналпи были хорошо известны эти существа, доставленные в Энтобан из далекого города Месескей. Она забрала их для наших нужд, для борьбы с угрозой устозоу и вывела более крепкие виды. Уруктоп достигает зрелости раньше чем за год – молодежь сейчас подрыгает и скоро будет готова. Таракасты требуют больше времени для достижения зрелости, поэтому их доставлено всего несколько особей, но даже они окажут нам большую помощь. Мы пойдем в наступление по суше. Устозоу, удравший от меня, сейчас руководит ими и вместе с большой группой находится на юге. Я видела его на снимках. Он умрет первым. Когда это произойдет, остальные не доставят нам больших хлопот.

Вайнти смотрела вдаль, планировала свою месть и видела только мучительную смерть для того, кого ненавидела. Подобно ее мыслям, небо покрылось плотными облаками, закрывшими солнце, и тень наползла на собеседниц. Когда она коснулась их, еще более темная тень окутала их мысли о том, что беспокоило их больше, чем устозоу. Так было всегда: свет дня сменялся темнотой ночи. Их город света всегда скрывала тьма, когда они думали о том, что видели сейчас внизу.

Цепочка ийлан, связанных за руки, медленно двигалась по улице. Первая из них посмотрела вокруг, потом вперед, и вдруг ее взгляд обратился без всякой причины к двум фигурам наверху. Расстояние было не таким большим, чтобы их нельзя было узнать, узнать Вайнти. Ее рука быстро шевельнулась в жесте узнавания, и она прошла мимо.

– Она из моей эфенбуру, – горько сказала Вайнти. – Это тяжесть, которую я никогда не смогу сбросить.

– Это не твоя вина, – сказала Малсас. – Дочери Смерти есть и в моей эфенбуру. Эта болезнь гложет всех нас.

– Но болезнь эту можно лечить. Однако я не смею больше говорить об этом сейчас: нас могут подслушать. Правда, я не теряю надежды на выздоровление.

– Ты для меня первая во всех делах, – сказала Малсас. – Сделай это, вылечи болезнь, и не будет никого выше тебя.

Энги не собиралась признавать эфензеле, жест получился у нее сам собой, и, уже делая его, она поняла свою ошибку. Вайнти никогда не была довольна этим, но сейчас в присутствии Эйстаи могла воспринять это как оскорбление, а Энги совсем не хотела этого.

Цепочка остановилась перед запертыми воротами, ожидая, когда их откроют и впустят. Впустят в тюрьму, но для всех их это было свободой. Здесь они были свободны, здесь они могли верить в правду и, что гораздо важнее, говорить о ней.

Будучи с другими Дочерьми Жизни, Энги не чувствовала себя связанной обещанием не говорить с ийланами о своей вере – все они здесь имели одни убеждения. Когда Инегбан пришел в Альпесак, вместе с ними пришли и верующие. Их было так много, что пришлось устроить эту тюрьму, обнести ее стенами и снабдить охраной, чтобы не позволить распространиться интеллектуальному яду. Правителей не интересовало, о чем они там говорили, за стенами тюрьмы, но только до тех пор, пока эти изменники оставались за этими стенами.

К Энги, дрожа от принесенных новостей, подошла Эфенейт.

– Там Пелейн, – сказала она. – Она говорит с нами, отвечает на наши вопросы.

– Я сейчас приду, – пообещала Энги, неподвижностью тела сдерживая беспокойные мысли.

Учение Угуненапсы всегда было ясно, как сияние солнца в темноте джунглей, но другие не всегда понимали его и потому интерпретировали его по-своему. Единственная правда же была в том, что Угуненапса учила свободе от власти, что означало понимание всего, а не только силы жизни и смерти. Хотя Энги была согласна с этой свободой, ее беспокоили некоторые объяснения слов Угуненапсы и особенно объяснения Пелейн.

Пелейн стояла на высоком корне высокого дерева так, чтобы все собравшиеся могли понимать, о чем она говорит.

Энги остановилась с краю толпы, уселась, подобно другим, на свой хвост и стала слушать. Пелейн говорила о новом предмете дискуссии, который был весьма популярным, используя вопросы и ответы и говоря о том, чему хотела их научить.

– Фарги, только что вышедшая из моря, спросила Угуненапсу: «Что делает меня отличной от сквида, плавающего в море?» Угуненапса ответила: «Различие, дочь моя, в том, что ты знаешь о смерти, тогда как сквид знает только о жизни».

– Но, зная о смерти, как я могу знать о жизни? Ответ Угуненапсы был так прост и понятен, что, хотя она и сказала это на заре времен, он будет звучать и завтра, и всегда. Ответ этот поддерживает нас: «Мы знаем об ограничении жизни, и потому живем тогда, когда другие умирают. Это мощь нашей веры, и эта вера является нашей мощью».

Тогда фарги, вышедшая из моря, спросила в своей простоте: «Разве, поедая сквид, я не приношу ему смерть?» И Угуненапса ответила: «Нет, сквид приносит тебе жизнь своей плотью и, не зная о смерти, не может умереть».

Среди слушателей послышался ропот одобрения. Энги тоже была очарована ясностью и красотой этой мысли и на мгновение забыла все свои возражения, которые могла сделать оратору. Нетерпеливая в своем желании узнать, одна из ийлан крикнула из толпы слушателей:

– Мудрая Пелейн, а что если сквид будет таким большим, что станет угрожать твоей жизни, а его вкус будет таким отвратительным, что его нельзя будет есть? Что нужно будет делать в этом случае? Позволить себя съесть или же убить сквида, даже не зная, что не сможешь его съесть?

Пелейн признала трудности проблемы.

– Тут мы должны поближе познакомиться с мыслями Угуненапсы. Она говорила о вещи внутри нас, которую нельзя увидеть, хотя нам она дает возможность говорить и выделяться среди бездумных животных. Она должна быть сохранена и, следовательно, убивая сквида для сохранения ее, мы поступим правильно. Мы Дочери Жизни и должны сохранять жизнь.

– А что если сквид может говорить? – спросил кто-то, и этот близкий всем вопрос заставил слушателей напряженно замолчать. Пелейн заговорила:

– Угуненапса не дает ответа, ибо не знала говорящего сквида.

Она помолчала и продолжила:

– Не знала она и говорящих устозоу. Следовательно, мы должны искать в словах Угуненапсы истинное содержание. Разве только речь выражает знание жизни и смерти? Если это правда, то, спасая свои жизни, мы должны убить устозоу, которые умеют говорить. Вот решение, которое мы должны принять.

– Нет, мы не можем решить так! – воскликнула Энги. – Не можем, потому что не знаем наверняка и тем самым оскверним все, чему учила Угуненапса.

Пелейн повернулась к ней и знаком выразила согласие с ее тревогой.

– Энги говорит правду и одновременно задает новый вопрос. Мы должны считаться с возможностью того, что устозоу могут знать о жизни и смерти. Это должно быть уравновешено фактом, что мы-то наверняка знаем об этом. С одной стороны, сомнения, с другой – уверенность. Поскольку мы ценим жизнь превыше всего, то должны выбрать уверенность и отбросить сомнения. Другого пути нет.

Посыпались новые вопросы, но Энги не слушала их, да и не хотела слушать их. Она не могла избавиться от уверенности, что Пелейн говорила неправильно, и в то же время не могла выразить эту уверенность. Нужно подумать над этим.

Она нашла укромное место от других и сосредоточилась на этом вопросе.

Захваченная своими мыслями, она не заметила охранников, которые прошли сквозь толпу, набирая рабочий отряд.

Пелейн стала одной из отобранных, хотя ничем не отличалась от других. Отряд был связан вместе и уведен.

Небольшая группа, куда попала Пелейн, не была связана, потому что предназначалась для особой работы. Никто из них не замечал, что постепенно Пелейн осталась одна. Охранников тоже отослал какой-то властный ийлан, который повел ее длинным путем вокруг города к двери, открывшейся перед ней. Она неохотно вошла, и дверь закрылась за ее спиной.