что с удовольствием наблюдала бы их смерть. Исел была слишком стара, чтобы усвоить новый язык, особенно такой сложный, как язык ийлан. Для нее марбак был единственным способом разговора, и они много смеялись с другими женщинами, когда охотники с Ледяных Гор приходили в ее палатку и говорили так плохо, что их с трудом можно было понять. Она была всего лишь глуповатым, несмышленым представителем тану. Поэтому она не выказывала особого интереса к изучению языка ийлан и довольствовалась заучиванием наизусть нескольких звуков, доставлявших удовольствие марагу, и получением за это пищи. Иногда она даже запоминала движение тела, сопровождавшее эти слова. Для нее это было глупой игрой, и она умерла за веру в это.
Керрик никогда не думал о языке отдельно от бытия. Он был слишком молод, чтобы изучить язык без осознанных усилий. Если бы ему сказали, что в языке ийлан есть сотня понятий, которые можно комбинировать в 125 миллионов вариаций, он только пожал бы плечами. Это ничего не значило для него, ибо он не мог считать и не представлял числа больше двенадцати. Все, что он изучил, он изучил без осознанных усилий. Но теперь, по мере языкового роста, Энги привлекала его внимание к очевидным утверждениям, способам интерпретации понятий и заставляла его повторять движения тела до тех пор, пока он не стал делать их верно.
Из-за невозможности изменять участками цвет своей кожи, он был вынужден обучаться так называемому сероцветному разговору. В диких джунглях, на заре или в сумерках, ийланы общались без изменения цвета, так подбирая выражения, что он становился не нужен.
Каждое утро своего заключения, когда открывалась дверь, он ждал своей смерти. Он слишком хорошо помнил резню саммад, уничтожение всех живых существ – мужчин, женщин, детей, даже мастодонтов. Его и Исел тоже могли убить в один из дней, альтернативы не было. Когда безобразный мараг вместо смерти принес пищу, Керрик понял, что их резня откладывается на один или несколько дней. После этого он стал молча следить за происходящим, стараясь не смеяться, когда глупая Исел день за днем совершала ошибки. У него была гордость охотника, и он не помогал ни ей, ни марагу. Через несколько дней он обнаружил, что понимает кое-что из того, что говорит Энги, когда разговаривает с другим марагом, который бил его и связывал и которого он ненавидел гораздо сильнее. Теперь сохранять молчание стало еще важнее, чем прежде, чтобы не выдать секрета своего знания его языка. Это был маленький успех после предшествовавших ему несчастий.
А затем Вайнти убила девушку. Он не жалел ее, потому что она была глупа и вполне заслужила присоединиться к своей саммад. Только когда Вайнти схватила его, и он увидел на ее челюстях свежую кровь, выдержка изменила ему. Позднее, стараясь объяснить свой страх смерти от этих острых зубов, он говорил себе, что охотился всего один раз, что никто не воспринимал его как охотника. И действительно, он испугался больше, чем тогда, когда копье пронзило марага под водой. Откровенно говоря, за своим ужасным страхом он едва лишь сознавал, что жизнь ему спасло умение говорить.
Керрик по-прежнему не сомневался, что однажды, когда мургу надоест возиться с ним, они убьют его. Но этот день был в будущем, а сейчас он позволил себе немножко надеяться.
Каждый день он понимал все больше и говорил все лучше.
Однако с того момента, как Керрик попал сюда, он еще не покидал этой комнаты. Если они не собираются его держать под замком, то в один из дней ему позволят выйти и тогда-то он сможет бежать. Мургу ходили переваливаясь, и он был уверен, что сможет бежать быстрее, чем они, если вообще они умеют бегать. Это была его тайная надежда, и потому он делал все, что ему говорили, и надеялся, что его мятежность будет забыта.
Каждый день начинался одинаково. Сталлан открывала дверь, входила и одинаково внимательно осматривала Керрика. Хотя он больше не сопротивлялся, охотница швыряла его на пол и, больно надавливая коленом на спину, накладывала живые кандалы на его щиколотки и запястья. Затем Сталлан терла его голову струной-ножом, удаляя отросшие волосы.
Энги появлялась позднее, с фруктами и гелевым мясом, которое он все-таки заставил себя есть, ведь мясо означало силу.
Керрик никогда не говорил со Сталлан, если та не била его, требуя ответа, что случалось очень редко. Он знал уже довольно много, чтобы не надеяться на сострадание этого безобразного, хриплоголосого существа.
Но Энги во всем была другой. Острым мальчишеским взглядом он присмотрелся к ней вблизи и заметил, что она реагирует иначе, чем остальные мургу. Прежде всего она выразила свое огорчение тем, что была убита девушка, а Сталлан эта сцена доставила удовольствие, и она одобрила ее. Когда Энги появилась вместе со Сталлан, речь Керрика улучшилась, и он был уверен, что может сказать именно то, что хочет. Когда же Сталлан приходила сюда одна, Керрик начисто забывал все до следующего утра.
Однажды утром, когда они пришли вместе, он ничего не сказал, но тело его было таким неуклюжим, что Сталлан обошлась с ним грубее, чем обычно. Когда его руки были вытянуты вперед и холодные оковы заняли свое место, он заговорил:
– Почему ты причиняешь мне боль и связываешь меня? Я же не делал тебе больно?
Единственным ответом Сталлан был жест отвращения и удар по голове, но краем глаза мальчик заметил, что Энги прислушивается.
– Мне тяжело говорить, когда я связан, – сказал он.
– Сталлан, – произнесла Энги, – он говорит правду.
– Он же нападал на тебя, или ты забыла?
– Нет, не забыла, но это было, когда его только что принесли сюда. И вспомни, он напал на меня только тогда, когда думал, что я причиняю боль самке, – она повернулась к Керрику. – Ты хочешь снова напасть на меня?
– Никогда. Ты мой учитель. Я знаю, что если я буду говорить хорошо, ты наградишь меня пищей и не сделаешь мне больно.
– Меня удивляет, что устозоу может говорить, но это еще дикое существо и должно быть надежно обездвижено, – непреклонно ответила Сталлан. – Вайнти возложила ответственность за это на меня, и я выполню приказ.
– Пожалуйста, выполняй, но освободи ему хотя бы ноги. Это облегчит с ним разговор.
В конце концов Сталлан неохотно согласилась, и в тот день Керрик трудился особенно старательно, зная, что его тайный план продвинулся вперед на один шаг.
Не умея считать дни, Керрик не особенно заботился о том, сколько прошло времени. Когда он был на севере со своей саммад, зима и лето резко отличались друг от друга, и было важно знать время года для охоты. Но здесь, в бесконечной жаре, прошедшее время не имело значения. Порой дождь барабанил по прозрачному иллюминатору вверху, а иногда его затемняли облака. Керрик знал только, что прошло много времени после смерти Исел.
Однажды их ежедневный урок был неожиданно прерван.
Скрежет в замке привлек внимание их обоих, и, повернувшись, они увидели открывшуюся дверь. Пока Вайнти входила в дверь, Керрик мысленно приветствовал новое происшествие.
Хотя мургу были очень похожи друг на друга, он научился замечать различия, и Вайнти была одной из тех, кого он никогда не забудет. Он автоматически сделал знак покорности и уважения, когда она двинулась к нему, и с удовольствием отметил, что она была в хорошем настроении.
– Ты хорошо потрудилась со своим дрессированным животным, Энги. Глупые фарги не могут ответить так быстро и ясно, как делает он. Пусть он говорит еще.
– Ты можешь беседовать с ним сама.
– Вот как? Я не верю этому. Это похоже на отдачу приказаний лодке и получения от нее ответа. – Она повернулась к Керрику и сказала: – Иди влево, лодка, иди влево.
– Я не лодка, но могу идти влево.
Он медленно прошел по комнате, пока Вайнти выражала недоверие и восторг одновременно.
– Стань передо мной и скажи имя, которое тебе дали.
– Керрик.
