— Перчаток тебе не хватает, — ехидно говорю я. — Белых, лайковых и длинных, минимум до половины локтя. Успокойся. Здесь отсутствие у женщины перчаток не является нарушением общепринятых норм. Скорее их наличие по такой погоде является неким шиком.
— Я это уже заметила и беспокоюсь не об этом. Сумочки мне не хватает. Цепь-то я могу унести и в кармане, а вот сумма, которую я за нее намерена получить, в карман не войдет. Не нести же ее в руках.
— Опять расходы непредвиденные, — вздыхаю я, — придется разоряться.
Мое невинное предложение приобрести обычный пластиковый пакет или, по крайней мере, спортивную сумку Лена с негодованием отвергает: «Может быть, еще вещмешок предложишь?» Нам приходится отправиться в галантерейный магазинчик, где Лена долго изучает ассортимент женских сумочек и прохаживается с ними перед зеркалом. Не знаю, как на это реагировали продавцы, но я уже начинаю терять терпение, когда она наконец останавливает выбор на сумочке серебристого цвета из тисненой кожи на длинном ремешке. Когда я узнаю, сколько мне предстоит выложить за эту покупку, глаза мои лезут на лоб, и мне хочется выразиться по меньшей мере трехэтажно.
— Брось скупердяйничать! — реагирует Лена на изменившееся выражение моего лица. — Эта сумочка лучше всего подходит к моему костюму и как раз в моем стиле. Мы же не в Монастыре, где я могла бы сотворить на синтезаторе любую нужную мне вещь.
— В том-то и дело! Ты, подруга, не упустила случайно из виду, что здесь за все надо платить? А нам еще такси брать надо.
— Фи, Андрей! Какой же ты жмот и зануда! Неужели ты в Миру был таким? Если бы я это знала, ни за что не стала бы связывать с тобой свою судьбу. И этот человек в свое время перевел все свое денежное содержание малознакомой беженке![8]
— Успокойся. В один конец нам на такси хватит. А на обратную дорогу деньги у нас будут.
С моей подругой трудно спорить, особенно когда она прибегает к своей убийственной логике и приводит примеры из прошлых операций. Выразив свой безмолвный протест тягостным вздохом, я «чехлюсь».
Завершив экипировку, мы ловим такси и просим отвезет нас к ювелирной скупке, где-нибудь в соседнем районе. Когда мы прибываем на место, Лена оставляет нас в машине: «Ждите», и походкой королевы, встречающей иноземных посланников, направляется в ювелирный магазин. Две личности, дежурящие у входа, безропотно уступают ей дорогу, повинуясь величественному движению бровей.
Пока Лена обрабатывает скупщика, я внимательно, по секторам, изучаю окрестности на предмет присутствия подозрительных личностей. В поле зрения попадает нечто знакомое, уже виденное. Присмотревшись, я узнаю вчерашнего знакомца, Толяна. Он сидит на скамеечке, в тени кустиков, напротив входа в ювелирный магазин и потягивает из алюминиевой баночки какое-то безалкогольное пойло: не то пепси, не то фанту.
Не успеваю я принять решение, как из дверей магазина появляется Лена. Она идет все той же величественной походкой, беззаботно помахивая сумочкой, которая содержит сумму, вполне достаточную, чтобы из-за нее пошли на преступление. Одарив своей улыбкой золотых дел мафиози, она, звонко постукивая шпильками туфелек, проходит к такси и усаживается рядом со мной на заднее сиденье. Успеваю заметить, что один из мафиози сделал какой-то знак Толяну.
— Все в порядке, — говорит Лена, — поехали.
Я начинаю следить за Толяном. Пока наша машина трогается, он спокойно сидит на своем месте и прикладывается к баночке. Проследив глазами за нашей «Волгой», он отбрасывает банку и бежит к стоящей неподалеку серой «восьмерке». Та сразу трогается с места и устремляется за нами.
— Что это ты крутишь головой, как летчик во время боя? — интересуется Лена.
— Помнишь, я рассказывал вам о вчерашнем Толяне, якобы десантнике? — говорю я ей по-чешски. — Так вот, он сейчас едет за нами на той серенькой «восьмерке».
— Интересно, — Лена тоже переходит на чешский. — Значит, эта бригада работает во всех районах. Я думаю, нам нет резона показывать им, где мы живем. Забери деньги, мне оставь самую малость и высадите меня там, где я укажу. А сами езжайте домой кружным путем. Проверьте только, нет ли хвоста.
— Что ты задумала?
— Ты вчера угостил его, его же зельем. А я сегодня затуманю ему мозги и заморочу голову. Ручаюсь, он будет чувствовать себя нисколько не лучше, чем вчера.
— Будь осторожна. Это опасные люди. И он наверняка не один.
— Не переживай. Ты меня знаешь.
Через три квартала Лена останавливает машину, отдает мне сверток с деньгами и выходит. Я, хоть и уверен в своей подруге, решаю подстраховаться. Мы оставляем такси, проехав еще два квартала, и пешком возвращаемся назад. Дойдя до летнего кафе, в которое зашла Лена, мы занимаем позицию в скверике, откуда прекрасно видно и Лену, сидящую за столиком, и все кафе, и прилегающее к нему пространство.
Моя подруга выглядит на все сто пятьдесят. Если бы я ее не знал, подумал бы: «Та еще штучка!» Небрежно откинувшись на спинку пластмассового кресла, Лена закинула ногу на ногу. Она покручивает ножкой в белой туфельке и белом чулке, виднеющемся из-под приподнявшейся голубой кожаной штанины. В правой руке она держит бокал с каким-то золотистым напитком, покручивая его и любуясь, как со дна поднимаются пузырьки. Пальцами левой она небрежно расправляет длинные волосы и размещает их так, чтобы они падали на грудь. Вид у нее несколько томный. Серебристая сумочка небрежно брошена на столик. Видно, что женщина устроилась основательно и решила провести здесь не две-три минуты. Судя по взглядам, которые она время от времени бросает в каком-то неопределенном направлении, женщина кого- то ожидает. Но она пришла намного раньше назначенного срока и не ждет, что этот кто-то придет в ближайшее время.
— А вот и мой тезка, — говорит Анатолий.
Из стоящей в ста метрах «восьмерки» выходит Толян и неспешно направляется к кафе. Я внимательно осматриваюсь. Вроде бы никого больше из моих вчерашних знакомых не видно. Впрочем, в отличие от Толяна, они сегодня вряд ли смогли выйти на работу. Зализывают раны. Но вполне могут быть и другие, кого я еще не знаю.
Толян присаживается неподалеку от Лены, и какое-то время поглядывает на нее. А моя подруга, заметив внимательные взгляды, разглядывает его через бокал с золотистым напитком и мило улыбается. Время побери! Ленка играет опасную игру. Толян подходит к ней и что-то говорит. Лена, подумав несколько секунд, кивает. Толян идет к стойке бара и что-то заказывает. Через несколько минут он подходит к Лениному столику с двумя бокалами вина и двумя вазочками с мороженым. Я ни на минуту не сомневаюсь, что и вино, и мороженое, которое он предлагает Лене, уже приправлено тем самым зельем, каким он пытался вчера глушануть меня. Как поведет себя Ленка?
А она как будто ни о чем и не догадывается. Мило улыбается, что-то говорит, берет в руки предложенный бокал и так же начинает любоваться игрой воздушных пузырьков, поблескивающих под лучами солнца. Она подносит бокал к губам, потом снова что-то говорит и показывает на него Толяну. Тот что-то отвечает, отпивает из своего бокала и опять что-то говорит Лене. Лена снова подносит бокал к губам. Мне кажется, что она уже сделала глоток или даже два. Но Лена что-то продолжает говорить. Толян слушает, кивает, отхлебывает из своего бокала и еще раз кивает. А Лена говорит и говорит. Интересно, что она задумала и чем все это кончится. Не такая Ленка муха, чтобы так просто залететь в паутину. Скорее наоборот. В роли мухи сейчас выступает как раз Толян.
Но неожиданно в игру паука, точнее, паучихи, с мухой вмешивается третье лицо. Даже не одно, а сразу два. Двое весьма накачанных, остриженных наголо молодых людей, одетых в одинаковые серые костюмы, подходят к столику и что-то говорят Толяну. Он меняется в лице и медленно встает. Он явно недоволен. Но так же отчетливо видно, что он весьма не уверен в себе. Он что-то говорит качкам, пытается их в чем-то убедить. Но один из крутых делает резкий жест рукой, и Толян, несколько раз кивнув, покидает кафе, даже не попрощавшись с Леной. А та с интересом наблюдает эту сцену, ожидая дальнейшего развития событий.
Один из крутых остается возле столика, вроде как часовой, а другой выходит из кафе и направляется к стоящему неподалеку «Мерседесу». Я заметил, как эта машина подъехала несколько минут назад. Качок открывает дверцу, и из «Мерседеса» выходит высокий, худощавый, начинающий седеть мужчина. Пока он