Впрочем, его клинок, хоть и казался неразговорчивым, тоже многое помнил и знал.

Выждав недолгое время, он покосился на экран дисперсора и сделал резкий жест, будто отбрасывая шпагу противника в сторону и нанося стремительный укол. Дегаже, любимый прием кого-то из спутников в прежней жизни… Кого?.. Ни лица, ни имени он вспомнить не смог и грустно скривил губы.

Гудение дисперсора сменилось пронзительным визгом, и Дарт очнулся. Сейчас невидимый дисперсионный луч тоже казался ему гигантской, невероятно длинной шпагой; он будто сжимал в кулаке рукоять и с силой давил на нее, пронзая остроконечным клинком плотный и неподатливый камень. Под ним, на седловине между трезубцем и булавой, рухнув, распались в прах деревья, затем взметнулись тучи пыли; ветер мотал их темные клочья туда-сюда, но облако лишь густело, словно сказочные джинны рвались к свободе, вновь и вновь выталкивая дымную плоть из зачарованных сосудов. Темная пелена расползалась над перевалом, облизывала подножия скал, выбрасывала вверх зыбкие полупрозрачные фестоны; в ее середине – там, куда упирался луч дисперсора, – начали распускаться огненные ржаво-красные цветы. Раскаленная порода не плавилась, не испарялась, а сразу переходила в плазму, ибо дисперсор был не тепловым оружием – собственно, не оружием вообще. Он генерировал поле, способное разрушить молекулярные связи; этот процесс шел с нарастающей скоростью, быстро, экономично и только в зоне, захваченной лучом. В древнюю эпоху на Анхабе такие агрегаты использовались в горных разработках, также для прокладки каналов и на строительстве дорог. Но дороги, шахты и каналы были давно заброшены, вся поверхность планеты превратилась в парк, а ее обитатели переселились в воздушные замки и города.

Дарт повернулся к гравиметру. Марианна, не дожидаясь приказа, высветила полость крупным планом: темное полусферическое пространство под сероватой гранитной крышкой, которую медленно и упорно таранил невидимый луч. Яркая линия тоннеля становилась все длинней и длинней, багровые сполохи внизу погасли, пыльное облако начало оседать – сквозь него уже различались уцелевшие кое-где деревья, крутые обрывы скал и черное круглое отверстие, циклопический глаз на переносице-седловине. Колодец, пробитый дисперсором, казался достаточно широким, чтобы в нем поместилась Марианна, но посылать ее вниз пока что не было нужды. Марианна являлась залогом благополучного возвращения и к тому же, будучи особой королевской крови, имела определенные преимущества. Место принцессы – в небесах; там, на безопасной орбите, она подождет, пока ее рыцарь не одолеет подземных драконов.

«Но первым к ним в пасть отправится все же оруженосец», – подумал Дарт с усмешкой. Он поднял глаза к передатчику – тонкой спирали, вмонтированной в лицевой щиток, – и тихо произнес:

– Голем? Приятель, ты на месте?

– Да, монсеньор. Готов служить, сагиб.

– Жди. Уже скоро!

В сотый раз Дарт задумался о причинах, определявших его титулование. Иногда он был для ираза хозяином и господином, иногда – монсеньором, шевалье, бваной, принцем или лордом. Тайна выбора казалась ему столь же глубокой, как сам непостижимый искусственный разум, как мастерство анхабов создавать предметы, понимавшие слово, жест и даже выражение человеческого лица. В этом было что-то от магии, черной или белой! От магии, творимой в Камелоте, в цитадели Ищущих, с помощью таинственных приборов и устройств… Но и сами по себе анхабы, конечно, являлись магами, ибо могли принимать разнообразные обличья. Как ему объясняла Констанция, они были такими, какими их хотелось видеть собеседнику. Дарт до сих пор не мог понять, было это насмешкой или проявлением симпатии, а может быть, изысканной вежливости.

Яркая линия на экране почти сливалась с темнотой – вероятно, луч высверливал последнюю преграду. Возбуждение охватило Дарта; он чувствовал себя, словно охотник, подобравшийся к ловушке с редкой дичью, или искатель кладов у полной сокровищ усыпальницы. Взмах руки, и слева от него возникло новое изображение: выжженная почва, скалы над сине-зелеными кронами деревьев, плавный изгиб седловины и чернеющее в земле отверстие. Он видел все это глазами Голема – верней, посредством механизмов, заменявших помощнику глаза.

Отверстие истекало дымом. Воздух вихрился и дрожал над ним словно у зева гончарной печи, и Дарту вдруг почудилось, что из темного колодца выползает призрачный безголовый змей – ползет и ползет, делаясь все толще и выше, свивая в кольца упругое тулово, будто готовясь к стремительному Прыжку. Его возбуждение внезапно сменили неуверенность и тревога; он попытался вспомнить, видел ли нечто подобное в других мирах Ушедших, но память была ему неподвластна.

Резкий пронзительный аккорд и голос Марианны бичом ударили по нервам. Не расслышав сказанного, он ощутил, что корабль ныряет вниз и в сторону, как фехтовальщик, спасающийся от ответного удара. Дисперсор смолк, но тут же взревели ускорители; пейзаж внизу распался цветной мозаикой и начал меняться резкими дикими скачками, словно Марианна пыталась уйти от погони. Изображение, передаваемое иразом, тоже распалось на две половины, разрезанное синей зигзагообразной стрелой. Затем туловище змея исторгло пучки ветвистых молний, таких ослепительных, что Дарт машинально зажмурил веки. Что-то настигло корабль, ударило в него, с жутким скрежетом раздирая прочный корпус; он слышал, как Марианна застонала, вскрикнула нечеловеческим голосом – и в следующий миг уже летел отдельно от нее, выброшенный толчком катапульты. Горный хребет исчез за горизонтом, сине-зеленый лес сменился аквамариновым, блистающая лента реки ринулась навстречу, изгибаясь и петляя, будто атакующий удав. Он падал в воду с высоты двух или трех лье; его корабль, вишнево-красный бесформенный кусок металла, разваливался в воздухе и, подгоняемый последним импульсом двигатели, мчался к скалистому речному берегу.

Защита, промелькнуло в голове, там была защита… Воистину, дьявольский котел! Вывернув шею, он убедился, что далеко-далеко, почти на грани видимости, еще ярится и бушует водопад фиолетовых молний. Потом его затмила багровая вспышка – полет и жизнь Марианны кончились на берегу безымянной реки. Ударная волна тряхнула Дарта, и он, кувыркаясь в воздухе, начал шептать заупокойную молитву. Все же что-то помнилось ему, что-то такое, заставлявшее бормотать слова, какими провожают близких, переселившихся в мир иной… Сердце Дар-та наполнилось горечью, но утешала мысль, что Марианна, его хранительница, найдет покой в раю. Окажется там, без сомненья! Конечно, она не была человеком, но ведь она его спасла – так неужели ей это не зачтется?

Гася скорость, заработал двигатель скафандра, и падение замедлилось. Дарт хмуро покосился на золотистую полоску, блестевшую на бронированном рукаве, – она становилась все короче, быстро стекая от локтя к запястью. Хватит ли энергии на плавный спуск? Если не хватит, они с Марианной скоро встретятся в господних чертогах…

Энергии почти хватило. Он заметил скалистый вытянутый островок, жавшийся к правому берегу, и решил, что лучшего места для приземления не сыскать. Дальний конец островка был сравнительно низким, он порос лесом и изогнулся, словно рыболовный крючок; песчаное дно маленькой бухты просвечивало сквозь воду, и берег тоже был покрыт пес– ком. Целые холмы песка, пологие дюны высотой в человеческий рост.

В одну из них Дарт и врезался, когда золотистая полоска на его запястье мигнула в последний раз и погасла.

–Хак, – просипел Bay, приподняв над валуном косматую башку. – Хак-капа. Много хак-капа! Хорошо!

«Хак» на языке криби, волосатых губастых каннибалов, означало челн/корабль, плот – в общем все, что плавает; «капа» – пищу, но не растительную или рыбную, а мясную. Сказанное Bay надо было понимать так: много плавающего мяса – хорошо!

Проблем с пониманием у Дарта не имелось – волосатым хватало трех сотен слов, а он был очень восприимчив к языкам. За семьдесят циклов, проведенных на острове, он даже успел кое-как ознакомиться с фунги, торговым жаргоном, распространенным на левом речном берегу и в иных цивилизованных местах. Его учителя, при общем человекоподобии, принадлежали к самым разным расам и все до единого кончили