— Как это благородно с твоей стороны, — сухо отозвалась Тесса. — Надеешься на наследство?
— Мне это и в голову не приходило, — возразил он. — В любом случае не думаю, что Урсула так уж богата.
— Я полагала, что ее бывший муж платил ей огромные алименты.
— Мне про это неизвестно. По сути, я ничего не знаю о се личной жизни. Как раз надеялся на твою помощь.
— Но не сейчас, если ты не против. Мы только что вернулись из Корнуолла. Жуткая поездка. Встали на заре, чтобы не попасть в пробки, да что толку.
— Хорошо отдохнули?
— Там была засуха, приходилось носить воду из напорной трубы. Если уж я вынуждена вести хозяйство, то все же хотелось бы, чтобы в доме был водопровод.
— Фрэнк мог бы поселить вас в гостинице.
— Ты хоть представляешь, сколько стоит проживание семьи из семи человек в гостинице?
Бернард не представлял и потому промолчал.
— Не говоря уж о Патрике, — добавила Тесса.
Патрик был ее умственно отсталым сыном — черепно-мозговая травма при родах. Милый и ласковый паренек, но он пускал слюни, глотал слова и частенько по неосторожности сбрасывал со стола тарелки. Бернард подавил желание сказать, что Патрика на неделю-другую можно было бы поместить в специаль ное заведение. Тесса самым достойным восхищения образом защищала благополучие Патрика, но еще она пользовалась им как палкой для наказания остального мира.
— Послушай, — спросил Бернард, — папа дома? Я названиваю ему целый день.
— Сегодня годовщина их свадьбы, — ответила Тесса. — Утром он заказал поминальную мессу по маме, а потом поехал на кладбище.
— Ах, ну да, — отозвался Бернард, слегка пристыженный тем, что забыл о значимости этой даты. — Но он уже должен был бы вернуться домой. Я только что ему звонил.
— Он смотрит «Соседей»[12]. Он всегда смотрит «Соседей» после ланча и не снимает трубку, пока они идут.
— Это телевизионная программа?
— Бернард, ты, должно быть, единственный человек во всей стране, который не знает, что такое «Соседи». Я скажу папе про Урсулу, если хочешь. Я, наверное, заскочу к нему сегодня вечером.
— Нет, думаю, лучше это сделаю я. На самом деле, я собирался поехать к нему завтра утром.
— Чего ради?
— Чтобы поговорить об Урсуле.
— О чем тут говорить? Его это только расстроит, разворошит прошлое.
— Урсула хочет, чтобы я взял его с собой в Гонолулу.
—
Терпеливо слушая льющийся из Тессы поток возражений, сводившийся к тому, что их отец даже и не подумает это сделать, что она сама этого не позволит, что он не выдержит путешествия и жары, что Урсула неблагоразумна и т.д. и т.п., Бернард почувствовал, как кто-то мягко потянул его за рукав, и, обернувшись, увидел филиппинскую монахиню во главе небольшой очереди, выстроившейся к телефону.
— Извини, Тесса, я больше не могу сейчас говорить, — сказал он. — Это платный телефон, и тут ждут люди.
— Тебе сколько, Бернард, сорок четыре? А у тебя даже нет своего телефона, — презрительно фыркнула Тесса. — Во что ты превратил свою жизнь.
В целом Бернард был с ней согласен, хотя меньше всего сожалел об отсутствии личного телефона.
— Передай папе, чтобы ждал меня завтра днем, — сказал он и повесил трубку.
На следующий день Бернард отправился в Лондон междугородным автобусом. Поездка должна была занять два с половиной часа, но дорога оказалась перегружена транспортом — автомобили, заполненные багажом отпускников, с прицепленными к некоторым из них домами-фургонами и лодками, беспорядочно перемежались машинами и автобусами, набитыми футбольными болельщиками, чьи полосатые шарфы развевались из окон как вымпелы. Болельщики ехали (как проинформировал Бернарда его сосед) в Уэмбли на игру «Чэрити шилд», первую в новом сезоне. Поэтому в центр Лондона они прибыли с опозданием.
Столица кишела народом. На вокзале Виктория царил хаос: иностранные туристы, сосредоточенно изучавшие карты города, юные любители пеших путешествий с объемистыми рюкзаками за спиной, семьи, отправляющиеся па побережье или за город на выходные, буйные футбольные фанаты — все теснились, пихались и налетали друг на друга. Слышны были крики, крепкие словечки, обрывки футбольных песен и фразы на французском, немецком, испанском и арабском. Вились длинные очереди к стоянкам такси и за билетами на метро. Никогда прежде Бернард не был так поражен охватившим современный мир массовым беспокойным стремлением к перемещениям, никогда не чувствовал себя таким измотанным и затолканным в этом мире. Если бы, по случайности, существовал Высший Разум, приятно было бы представить, как Он вдруг хлопнул бы в ладоши, словно выведенный из себя непослушным классом учитель, и сказал бы в от резвляющей тишине:
И в лучшие-то времена добираться до семейного в южном Лондоне было утомительно. От Лондонского моста до Брикли приходилось ехать в обшарпанной электричке с распоротыми сиденьями и разрисованной изнутри граффити, потом — или идти около мили пешком, или ждать автобуса, который до везет до конца Хардейл-роуд, а затем — взбираться на холм до дома номер 12, почти на самом верху. Когда Бернард завернул за угол и начал свое восхождение, он почувствовал, как его затопила волна ощущений, похожих скорее на тошноту, чем на ностальгию. Сколько раз из-за этого подъема он в буквальном смысле сгибался под тяжестью ранца, набитого учебниками. Два ряда совершенно одинаковых домов по- прежнему поднимались уступами на холм, перед каждым — огороженный палисадник, а к входной двери ведут несколько каменных ступенек. И все же эта улица слегка отличалась от улицы его детства, отличалась разнообразием деталей, демонстрирующих амбиции владельцев домов: жалюзи, ставни, крылечки, алюми ниевые оконные рамы, наружные ящики с цветами. И разумеется, еще одно веяние времени: вдоль дороги с обеих сторон выстроились автомобили, припаркованные бампер к бамперу. Похоже, даже Брикли не устоял перед бумом частной собственности восьмидесятых годов, хотя изобилие табличек «Продается» говорило о том, что здесь, как и повсюду, грядут перемены.
Дом номер 12 выглядел заметно более убогим, чем его соседи, краска на рамах подъемных окон трескалась и облетала. Снаружи стоял сверкающий новенький «фольксваген-гольф», владелец которого был, без сомнения, доволен, что у мистера Уолша автомобиля нет. Немного запыхавшийся от подъема Бернард преодолел ступеньки и нажал кнопку звонка. Неясные очертания отцовского лица проступили за витражом входной двери, когда старик вглядывался сквозь стекло, пытаясь понять, кто пришел. Наконец он открыл дверь.
— А, это ты, — сказал он без улыбки. — Входи.
— Я удивляюсь, что ты до сих пор можешь одолеть этот подъем, — посочувствовал отцу Бернард, идя вслед за ним по темному коридору на кухню. В воздухе витал слабый запах мяса и капусты.
— Я редко выхожу, — ответил мистер Уолш. — Приходящая домработница делает все покупки, а обед мне доставляют на дом. В пятницу привозят два обеда, и один я разогреваю в субботу. Ты ел?
Он явно обрадовался, когда Бернард ответил утвердительно.
— Но от чашки чая не откажусь. — Мистер Уолш кивнул и пошел к раковине налить чайник. Бернард осмотрел маленькое помещение. Оно всегда было средоточием жизни этого дома, и теперь, похоже, отец проводил здесь большую часть своего времени. Кухня походила на перегруженное гнездышко: сюда пере несли телевизор, любимое кресло отца и сувениры, которые прежде стояли в гостиной.
— Дом теперь великоват для тебя, да? — спросил Бернард.
— Бога ради, хоть
