— Кто это? — спросил Феликс Скиннер. — Жак Текстель, — прошептал ему на ухо Редьярд Паркинсон.

— Как все вы, наверное, знаете, — сказал Жак Текстель, — в ЮНЕСКО вводится новая должность профессора-литературоведа, и для вас также не секрет, что мы попросили Артура Кингфишера, главнейшего авторитета в этой области, предложить кандидатуру на этот пост. И сегодня, уважаемые дамы и господа, мне приятно сообщить вам… — Текстель сделал паузу, и Перс обвел глазами комнату, замечая в толпе застывшие в напряженном ожидании лица Морриса Цаппа, Филиппа Лоу, Мишеля Тардьё, Фульвии Морганы и Зигфрида фон Турпица, — о том, что Артур Кингфишер изъявил желание прервать заслуженный отдых и лично занять эту должность.

Толпа дружно ахнула и разразилась аплодисментами, сквозь которые послышались и разочарованные возгласы, и злобные реплики в адрес Кингфишера.

— Разумеется, последнее слово останется за комиссией по назначению, председателем которой я являюсь. Но я буду весьма удивлен, если профессору Кингфишеру неожиданно найдется серьезный конкурент.

Публика снова захлопала. Артур Кингфишер, стоя на лестнице чуть ниже Текстеля, поднял в приветствии руки.

— Благодарю вас, дорогие друзья, — сказал он. — Разумеется, кое-кто может удивиться тому, что консультант выдвигает на пост собственную кандидатуру. Должен признаться: я согласился стать консультантом, решив, что мой творческий путь окончен. Но сегодня я чувствую возрождение жизненных сил, которые я и хочу отдать на службу международного академического сообщества и сделать это под эгидой такой уважаемой организации, как ЮНЕСКО. Тем своим коллегам, которые считают, что не менее достойны этой должности, я хочу сказать, что через три года они снова смогут вступить в драку за это тепленькое местечко. — Публика приветствовала Кингфишера аплодисментами и смехом. — И наконец, я хочу поделиться с вами своей особой радостью. Сонг Ми? — Артур Кингфишер, протянув руку, помог ей подняться на ступеньки. — Сегодня, уважаемые дамы и господа, эта прекрасная молодая женщина, которая долгие годы была моей спутницей и секретаршей, согласилась выйти за меня замуж. — В толпе послышались одобрительные восклицания, крики, свист и аплодисменты. Артур Кингфишер расплывается в счастливой улыбке. Сонг Ми Ли застенчиво улыбается. Он целует ее. Еще один взрыв аплодисментов.

Но кто эта хрупкая седовласая дама, которая смело выходит из толпы навстречу великому теоретику литературы?

— Прими мои поздравления, Артур! — говорит она.

Кингфишер пристально смотрит на нее, в глазах его мелькает узнавание, и он отскакивает назад.

— Сибил! — в изумлении восклицает он. — Как ты сюда попала? Где ты была все эти годы?! Я, наверное, лет тридцать тебя не…

— Двадцать семь лет, Артур, — говорит она. — Столько же, сколько лет нашим дочерям.

— Дочерям — каким дочерям? — спрашивает Артур Кингфишер, нервно пытаясь ослабить узел галстука.

— Вот этим прелестным близнецам! — Она простирает руку в направлении Анжелики и Лили, которые обмениваются удивленными взглядами. Публика приходит в смятение.

Перекрывая гул толпы, Сибил Мейден говорит: «Да! Вспомни, Артур, как ты сорвал мой запоздалый девичий цвет во время летней школы в Колорадо в пятьдесят третьем году. Я тогда думала, что уже не способна зачать ребенка, но вышло иначе». Публика затихла и вся превратилась в слух, чтобы не упустить ни слова из этой поразительной истории. «Через несколько недель после того, как мы расстались, я поняла, что беременна, — я, добропорядочная старая дева, преподаватель кембриджского Гертон-колледжа, забеременела от женатого человека, ведь твоя жена была тогда жива, Артур. И мне ничего не оставалось, как скрыть свой позор. К счастью, в тот год я была в Америке в творческом отпуске. И вот, вместо того чтобы заниматься наукой в Массачусетсе, я уехала в глушь, в Нью-Мексико. Весной пятьдесят четвертого года я родила девочек-близнецов и в кожаном саквояже тайком пронесла их на борт голландского самолета; мне пришлось лететь первым классом, чтобы взять в кабину багаж — в те времена его не досматривали и не просвечивали, — и при первой же возможности я оставила малышек в туалете, а потом сразу же заявила о своей находке. Естественно, никому и в голову прийти не могло, что я, респектабельная сорокашестилетняя старая дева, могу быть их матерью. Все эти годы, мучаясь виной, я носила в себе эту тайну. И тщетно пыталась забыться в работе и путешествиях. Однако в конце концов странствия привели меня к встрече с моими взрослыми дочерьми. Девочки мои родные! Сможете ли вы простить свою мать за то, что она бросила вас?» Сибил Мейден жалобно смотрит в сторону Анжелики и Лили; девушки бросаются к ней и подводят ее к Артуру Кингфишеру. «Мама! Папа! Девочки мои! Мои доченьки!» Бедную Сонг Ми Ли в ажиотаже оттеснили, но Анжелика, протянув руку, возвращает ее в семейный круг. «Наша вторая мачеха!»-говорит она, обнимая кореянку.

И все в комнате обнимаются, плачут, смеются, что-то кричат. Дезире и Моррис Цапп целуют друг друга в щеку. Рональд Фробишер пожимает руку Редьярду Паркинсону. Лишь Зигфрид фон Турпиц недоволен и зол. Перс трогает его за руку.

— Я на вас не в обиде, — говорит он, — издательство «Леки, Уиндраш и Бернштейн» все-таки решило издать мою книгу.

Немец пытается силой вырвать у него руку, но Перс продолжает энергично трясти ее, и вот черная перчатка слетает с нее, обнажая совершенно нормальную и здоровую на вид кисть. Фон Турпиц бледнеет, бурчит что-то под нос, весь как-то съеживается и, спрятав руку в карман, выскальзывает из комнаты. И с тех пор больше не появляется на международных конференциях.

Лили подходит к Персу.

— Мы собираемся пойти потанцевать, — говорит она. — Пойдешь с нами?

— Нет, спасибо, — отвечает Перс.

— Если хочешь, мы можем вернуться в номер, — говорит она. — Ты и я.

— Спасибо, — говорит Перс. — Мне пора в путь.

И через несколько минут он покинул вечеринку одновременно с Филиппом Лоу. В глазах у англичанина блестела слеза.

— Я по себе знаю, каково обнаружить, что у тебя есть ребенок, о существовании которого ты не подозревал, — сказал он Персу, пока они ждали лифта. — Но своего ребенка я снова потерял. — Двери лифта открылись, и они вошли внутрь.

— Как это случилось?

— Это долгая история, — сказал Филипп Лоу. — Но суть в том, что в роли героя-любовника я провалился. Я не думал, что стар для нее. Но в решающий момент я дал слабину.

— Сочувствую, — сказал Перс.

— Я оказался недостоин той женщины.

— Джой?

— Да, ее, — вздохнув, ответил Филипп, даже не удивившись, что Персу знакомо ее имя. — Она прислала рождественскую открытку, где пишет, что выходит замуж. Хилари спросила: «Джой? У нас есть знакомая по имени Джой?» Я сказал: «Кажется, мы познакомились в одну из моих поездок».

— Хилари — это ваша жена?

— Да. Работает консультантом по вопросам семьи и брака. У нее это здорово получается. Она помогла Демпси восстановить семью. Вы помните Робина Демпси? Он был на конференции в Раммидже.

— Я рад это слышать, — сказал Перс. — Тогда, в Раммидже, у него был не самый счастливый вид.

— Я слышал, что этим летом он пережил сильное нервное расстройство. И Дженет его пожалела. А вот и мой этаж. Всего доброго.

— До свиданья.

И пока не закрылись двери лифта, Перс смотрел, как Филипп, пошатываясь то ли от усталости, то ли от шампанского, медленно идет по коридору.

Перс вышел из вестибюля «Хилтона» в морозную ночь. Оттепели будто и не было: по улицам Манхэттена дул промозглый, пронизывающий до костей ветер. Перс зашагал по направлению к гостинице YMCA. К нему устремился, не касаясь земли, темнокожий юноша, но то, что Перс принял за котурны с