Она открыла свою тайну, открыла имя единственного истинного Бога, и все еще не могла прийти в себя после этого.
Я наблюдала, как она дышит во сне, считая мгновения между вдохом и выдохом. Как-то ночью я взяла ее на руки и положила на ее трон, потому что сама она до сих пор отказывалась туда садиться. Когда она проснулась и увидела, что я лежу, свернувшись, у ее ног, она в полусне слезла с трона и вернулась на свой матрасик.
Впрочем, какая разница.
Я положила ее к себе на колени и прошептала в ухо: «Все будет хорошо, успокойся», — потому что рано или поздно любому ребенку приходится утешать своих родителей. Разумеется, если они до этого не погибнут при пожаре.
— Я не понимаю, зачем все это, — отозвалась она.
— Тсс! — прошептала я и поцеловала ее волосы. — Все скоро кончится.
И не прошло и двух ночей, как оно почти и кончилось: девочки, мертвые, валялись вокруг, Марина восседала на троне, прибитая к нему гвоздями, распятая на кресте, разинув окровавленный рот, готовый принять в себя член Иисуса.
— Пора, — сказала я, и девочки тотчас начали собираться вокруг меня.
Марина вышла на охоту: она единственная продолжала время от времени это делать, хотя с тех пор, как она недавно подцепила сифилис и на верхней губе у нее виднелась отвратительная красная короста, особенным успехом она не пользовалась. Но она должна была скоро вернуться, и тогда мы могли начинать.
Я стояла на помосте для трона, и девочки собрались вокруг меня, словно верные ученицы, сверкающие блестками, демонстрирующие в разрезах кто грудь, кто бедро, кто зад. Разводы губной помады, пятна теней под глазами, словно синяки, скулы, увеличенные пластическими хирургами-любителями из нашей тусовки. В сумочках у них лежали косметички и rape alarms.
В воздухе витал запах их похоти — густой, мускусный и безрассудный.
Одна за другой они подходили ко мне, брали у меня огромные, размером с почтовую марку, промокашки с кислотой, и клали их себе на язык, словно облатку причастия. Затем они так же по одной отходили от трона.
Когда в очереди осталось только три девицы, нетвердой походкой в цех вошла Марина. Ее одежда была мокрой от лившего снаружи дождя.
— Что здесь происходит?
Я раздала последние три промокашки девушкам и ответила:
— Готовимся к встрече с богом.
Марина посмотрела вокруг, увидела рвение в глазах сестер и снова перевела взгляд на меня.
— Мы у него, мля, отсосем! — закричала какая-то девушка непослушным от химического опьянения голосом. Послышались смешки, кто-то взвизгнул.
Марина сразу погрустнела.
— Так нельзя, — сказала она. — Что ты им такого наплела?
— Когда-то я ходила в церковь, — промурлыкала я. — Когда-то я была невинной.
— Малышка, что здесь творится?
Марина стояла в паре шагов от меня, и глаза ее были полны слезами.
— Когда-то я ходила в церковь, — снова промурлыкала я.
— Я уже это слышала. Когда-то я тоже ходила в церковь, Золотце, что с тобой?
— Я знаю, что ты тоже ходила в церковь. Знаю даже в какую.
— Кончай! Мы начинаем или как? — заскулила одна из девушек.
По лицу ее градом струился пот: видно, природный наркотик бурлил у нее в крови. В то же мгновение другая девица упала на пол и забилась в судорогах.
Марина посмотрела на припадочную, затем на меня. Еще нескольких девушек начало пошатывать.
— Что ты им подсунула? — спросила Марина.
Джина, чувственная экс-стриптизерша, иногда подрабатывавшая автослесаршей, грохнулась прямо лицом на цементный пол, так что — клянусь вам! — из черепа ее прямо-таки посыпались мультяшные картонные звезды.
— …мне плохо…
— Прозрение, — ответила я.
Ночь, та ночь, в которую открылись тайны и отверзлись шлюзы.
Марина лежала рядом со мной, трезвая, сна ни в одном глазу.
— Я чувствую пустоту, — сказала она в темноте, наполненной холодным ночным воздухом. — Жуткую пустоту.
Я взяла ее руку в свою.
— А когда ты прикасаешься ко мне, — добавила она. — Я чувствую не пустоту, а тепло.
Я не смотрела на нее, я смотрела на огромные грязные окна на противоположной стене. Я слушала, что говорит она, и думала о том, что я могла бы рассказать ей в ответ. О том, как я тайком фотографировала ее. О том, как я долгие месяцы ходила за ней по пятам, прежде чем оказалась у дверей «Инициативы Электрической Дивы». О том, как я мечтала, чтобы она изнасиловала меня, сперва напичкав наркотой, чтобы целовала меня, как лунный луч, целующий темные океанские волны.
— Я люблю тебя, — прошептала Марина мне на ухо. В этом и заключалась ее тайна.
После того как она повернулась на бок и заснула, я долго еще лежала, уставившись на стену, и размышляла.
— Мне надо кое-что рассказать тебе. Это тайна. Никто не должен знать. Это наша тайна.
А затем — эти три слова, словно три динамитных шашки, упакованных в мех норки, пропитанный красотой и кровью.
— Прозрение, — ответила я, когда Марина спросила, что я такое подсунула сестрам. Прозрение в виде такой дозы девяностопроцентного галлюциногена, что она вырубит навсегда их слабые мозги через полчаса.
— Ты сказала мне правду? — спросила я, наблюдая, как Сара, Джулз и Тиш одна за другой валятся на пол. — Той ночью…
Марина тоже смотрела, как ее приемные дочери ничком валятся на цементный пол, похожие в своих шикарных новых платьях на невест, на упавшие кегли, на сорванные ураганом желуди. Когда Тереза упала на колени, попробовала проползти вперед, но тут же рухнула и забилась в судорогах, когда хрупкая фарфоровая Анна начала выплевывать сгустки крови, Марина закрыла глаза ладонями и из-под них тотчас же брызнули слезы.
Наконец мы оказались рядом, и тогда я положила руку на бедро Марины. Затем я взяла свободной рукой ее другую руку и поцеловала ее.
— Ваше величество, — сказала я и сделала реверанс. Маринины губы задрожали, и я поцеловала их, чтобы унять эту дрожь. Я схватила ее за голову, привлекла к себе, и она наконец приоткрыла рот в ответ, и я почувствовала тепло ее языка.
Если я встречу бога…
Это так давно, половину прожитых мною лет тому назад. Она не так уж сильно изменилась по сравнению с той девушкой-подростком, что так пленила меня тогда, за церковью, в тени которой ее незрелая грудь под белой блузкой казалась такой рельефной. Если я встречу бога…
Мы раздели друг друга, бойцы нашей прекрасной армии лежали на полу вокруг нас, околдованные чарами углерода, фосфора и неизвестных полимерных цепей. Мы сняли с себя наши свадебные наряды и ювелирные украшения, она позволяла целовать себя и целовала меня в ответ, а затем я повела ее к трону, кожа наша соприкоснулась, и во мне вспыхнуло пламя, которое спало внутри все эти годы.
