Эрин Марголис, возраст тридцать шесть лет, живет в Сиэтле, штат Вашингтон. В прошлом году заработал сорок восемь тысяч долларов в качестве напарника мисс Дженнаро. Семь лет разведен. Бывшая жена отбыла в неизвестном направлении. – Он улыбнулся мне. – Но мы работаем над этим, можете мне верить. – Он перевернул страницу и поджал свои толстые губы. – В прошлом году вы хладнокровно застрелили сутенера. Это случилось в надземном переходе через пути. – Он подмигнул мне, потянулся и похлопал меня по руке. – Да, Кензи, мы знаем о вас все. Будете убивать в следующий раз, не оставляйте свидетелей. – Он вновь заглянул в блокнот: – Где мы остановились? Да, вот. Любимый цвет – синий. Любимое пиво – 'Септ- Поли Герл', любимая еда – мексиканская. Он перевернул страницу и взглянул на нас. – Ну, как мои успехи?

– Потрясающе, – сказала Энджи.

Фредди повернулся в ее сторону.

– Анджела Дженнаро. Недавно разошлась с Филиппом Димасси. Отец умер, мать, Антония, живет со вторым мужем во Флэгстаффе, штат Аризона. Как и ее партнер Кензи, замешана в прошлогоднем убийстве сутенера. С недавнего времени снимает квартиру на первом этаже по Хауэс-стрит, на задней двери которой слабый замок. – Он захлопнул блокнот и благожелательно взглянул на нас. – Вот на что способны мы с друзьями, так на кой черт нам посылать кому-то фотографию?

Моя правая рука была прижата к бедру, а пальцы впились в тело, умоляя меня о спокойствии. Я прочистил горло.

– Просто невероятно.

– Чертовски верно, так и есть, – сказал Джек Рауз.

– Мы не посылаем фотографии, мистер Кензи, – сказал Фредди. – Наши послания более конкретны.

Джек и Фредди смотрели на нас с циничной хитринкой в глазах, а Кевин Херлихи расплылся в глупейшей улыбке шириной с каньон.

– Значит, у моей задней двери слабый замок? – спросила Энджи.

Фредди пожал плечами.

– Так мне доложили.

Рука Джека Рауза потянулась к засаленной твидовой кепке на голове, он приподнял ее, глядя в сторону Энджи.

Она улыбнулась, глядя то на меня, то на Фредди. И только тот, кто знал ее долгое время, мог определить степень ее ярости. Она принадлежала к категории людей, чей гнев мог быть обуздан только путем снижения физической активности. Судя по ее застывшей позе, я был уверен, пять минут тому назад она благополучно миновала весьма опасный внутренний риф.

– Фредди, – сказала она, от чего тот часто заморгал. – Вы подчиняетесь клану Имбрулья в Нью-Йорке, я не ошибаюсь?

Фредди смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

Пайн расслабил свои ноги.

– А клан Имбрулья, – сказала она, слегка наклонясь через стол, – отчитывается перед кланом Молиак, который, в свою очередь, по-прежнему считается нижестоящим по отношению к клану Патризо. Верно?

Глаза Фредди все еще были спокойны и вялы, левая рука Джека застыла на полпути между столом и чашкой кофе, а рядом с собой я слышал глубокое напряженное сопение Кевина.

– И вы – я имею право на этот вопрос – посылаете человека найти слабину в охранной системе квартиры единственной внучки мистера Патризо? Фредди, – сказала она и, потянувшись через стол, дотронулась до его руки, – как думаете, мистер Патризо сочтет такие действия уважительными по отношению к себе или нет?

Фредди процедил:

– Анджела...

Она похлопала его по руке и встала.

– Спасибо, что уделили нам время.

Я тоже встал.

– Приятно было повидаться, ребята.

Стул Кевина издал громкий скрежет, когда он вскочил и, глядя на меня враждебным взглядом, преградил мне путь.

– Сядь, черт тебя побери, – сказал Фредди.

– Разве не слышал? – повторил я. – Сядь, черт тебя побери.

Кевин улыбнулся, проведя почему-то кистью руки по губам.

Уголками глаз я видел, что Пайн снова скрестил ноги.

– Кевин, – сказал Джек Рауз.

Выражение лица Кевина говорило о долгих годах мучительной классовой ненависти и настоящем махровом психозе. Я видел маленького, чахлого, грязного заморыша, умственное развитие которого остановилось где-то между первым и вторым классом и так никогда и не поднялось выше. И еще я видел в них кровь.

– Анджела, – сказал Фредди, – мистер Кензи. Пожалуйста, сядьте.

– Кевин, – еще раз повторил Джек Рауз.

Кевин положил руку, которой стирал свою улыбку, мне на плечо. Что-то пробежало между нами в те