– А где же мой кофе? – спросила она.

– А там же, где и колокол. Дай мне знать, когда найдешь то и другое.

Она нахмурилась и, нагнув голову набок, стала расчесывать волосы.

На экране телевизора мелькнула фотография мертвого тела Сосии. Расческа замерла в ее руке.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил я. Она кивнула в сторону телевизора:

– Прекрасно, пока не думаешь об этом. Пойдем-ка пройдемся.

– А куда?

– Не знаю, друг мой, каковы на сегодня ваши планы, но что касается меня, то я намерена потратить часть полученного гонорара. И мы обязаны, – тут она встала, откинув волосы, – навестить Буббу.

– А ты не думаешь, что он на нас зол?

Энджи недоуменно пожала плечами:

– Двум смертям не бывать.

Мы зашли в магазин, где торговали всякими компьютерными причиндалами. Я выбрал ему подходящий журнал и пачку дискет с играми из серии «Убей террориста-коммуниста». Энджи купила для него куклу, изображавшую Фредди Крюгера, и пять последних номеров журнала «Джагс».

Полицейский, охранявший двери палаты, сделал несколько телефонных звонков и в конце концов пропустил нас. Бубба валялся на койке и читал растрепанную «Поваренную книгу анархиста», где сообщались новейшие рецепты изготовления ядерной бомбы на заднем дворике. Он оторвался от книги и посмотрел на нас – секунду, не больше. Но за эту секунду, показавшуюся мне вечностью, я так и не смог понять – злится он на нас или нет.

– Наконец-то явились, – сказал он.

И я вздохнул полной грудью.

Таким бледным я его еще никогда не видел. Вся левая половина груди и рука были закованы в гипс, но, если не принимать во внимание эту мелочь, выглядел он куда бодрее иных гриппозников. Энджи склонилась над ним и поцеловала в лоб, а затем внезапно обняла его за шею, приподняла его голову и, закрыв глаза, прижала к груди:

– Я так тревожилась за тебя, псих ты этакий!

– Ничего. Если не подохну, то здоровей стану. Бубба – он Бубба и есть. Как всегда, глубокомыслен.

– Никак Фредди Крюгер! – воскликнул он, рассматривая куклу. – Ну, здорово! А ты мне что принес, маменькин сынок?

Мы посидели с ним полчаса, может, чуть больше. Поначалу медики решили продержать его в лазарете никак не меньше недели, но теперь собираются выписать дня через два. Безусловно, его отдадут под суд, но этого он не боялся: «На чем они будут строить обвинение? Где свидетели? Вы хоть одного свидетеля когда-нибудь видели? Вот и я не видел. Как только им приходит повестка в суд, они сразу же все забывают».

Мы пошли по Чарльз-стрит, двигаясь в сторону Бэк-бей. Кредитная карточка жгла Энджи карман. «Бонвит Тейлору» представился редчайший случай пополнить свою кассу. Энджи смерчем пронеслась по магазину, сметая все на своем пути, и, когда мы наконец покинули разоренное заведение, половина товаров, которыми торговали на первом этаже, лежала у нас в сумках.

Вышли мы через задний вход – в середине дня только там и можно поймать такси. Мы стали обсуждать, где бы нам лучше пообедать, как вдруг я заметил Роланда. В ленивой позе, перегородив своим огромным телом, дорогу, он стоял у входа на эскалатор. Рука его была в гипсе, один глаз заплыл и не открывался, зато другой пристально смотрел на нас. Я запустил руку под только что купленную рубашку и схватился за пистолет. Живот он мне холодил, а руку согрел.

Роланд освободил проход:

– Нам надо поговорить.

Я держал руку на пистолете.

– Тогда говори, – сказала Энджи.

– Давайте пройдемся. – Он повернулся и прошел через вращающуюся дверь.

Сам не могу понять, почему мы пошли за ним. Однако пошли. Солнце припекало, было тепло и не слишком влажно. И мы шли по Дармуту, уходя все дальше от шикарных отелей и роскошных магазинов, от яппи, попивающих капуччино в окружении мнимой цивилизации. Мы перешли Коламбас-авеню и очутились в Саут-энд. Район подвергся реконструкции, дома коричневого кирпича смотрелись вполне прилично, но чем дальше мы углублялись в дебри черных кварталов, тем чаще нам попадались домишки поскромнее, сюда еще не прорвалась пестрая толпа новоселов, и граница между черными и белыми просматривалась весьма четко. Мы уже приближались к Роксбэри, причем никто из нас за все время нашей прогулки не проронил ни слова. Но как только мы пересекли границу района, Роланд нарушил молчание:

– Хотелось бы поговорить с вами минутку-другую.

Я осмотрелся – бежать было некуда, надежного укрытия я тоже не заметил. Было немного не по себе, но, непонятно почему, я не ждал от него подвоха. Отчасти и потому, что в косынке, поддерживающей его руку, пистолета не было – я это сразу же определил. Но дело было не только в этом. Если я правильно понимал нрав Роланда, он не походил на своего отца. Тот сначала словно гипнотизировал свою жертву, а уж потом убивал. Роланд же посылал противника в могилу без лишних разговоров.

Кроме того, я только теперь осознал, до чего же он здоровенный парень. Я впервые увидел его совсем близко и во весь рост и, можно сказать, испытал чуть ли не благоговейный трепет. Ростом он был шесть футов четыре дюйма, если не больше. Всю тело его состояло из сплошных мускулов – упругих, напряженных, готовых к действию. Оказавшись перед ним, я со своими шестью футами почувствовал себя жалким лилипутом.