дурак.

— Это точно. Ты же ведь не на заработки тогда поехал, верно? Я, правда, это поняла, когда мне на работе сказали, что ты ко мне заходил, когда …

— Когда ты в скверике с Беккером целовалась.

— Прощалась. А отчего не добавил, как обычно: «со своим»?

— Он не твой, я это понял.

— Только спустя два года, семь месяцев и девять дней?

— Можешь считать, что так. Хотя, думаю, меня тогда тоже можно было понять: я иду к жене с цветами, счастливый, как влюбленный мальчишка…

— Кстати, Корнилов, а в честь чего ты мне цветы нес?

— А просто так. Душа вот взяла и захотела сделать это. И вообще, если женщина не получала цветы просто так, без повода, значит ее никто не любил. Мне так кажется.

— Так ведь я их тогда тоже не получила. От тебя.

— Правильно. Я к ней на крыльях, а она… прощается.

— И твоя душа расхотела дарить мне цветы?

Я ничего не ответил. В комнате наступила та тишина, после которой решаются судьбы людей. Двое молчат, они еще не произнесли ни слова. Еще можно все поправить, но можно и погубить. Это решит первое слово. Его сказала Лена.

— Прости, — тихо и просто произнесла она. — Я причинила тебе боль… Но, поверь, не хотела…

— Все. Давай забудем об этом. И в первую очередь о нашем Беккере, дай Бог ему здоровья и процветания в его Фатерлянде.

— Не получится, Коленька. По крайней мере, еще год.

— Рассказывай.

— Хорошо, — ответила жена, взяв меня за руку. Лена, видимо, почувствовала мое состояние. — Только ничего страшного не произошло…

Когда ее рассказ закончился, я понял уже в который раз, что в этом мире ничего случайного не происходит. Что есть некие знаки, которые посылаются свыше для нашей помощи или для прояснения нашего духовного состояния. Знаки эти, словно буквы в алфавите: научишься их понимать, овладеешь искусством соединять их в «слова» — и тебе не то чтобы легче и проще будет жить, нет, ты получишь нечто большее. У тебя будет дар «видеть» то, что другим не дано, видеть внутренним, сердечным зрением, схватывая за внешним, часто наносным, суть вещей и смысл бытия.

Чтобы понять, как мне дороги жена и дочь, мне пришлось почти на три года уйти из дома. И даже не уйти, а бежать, словно раненому зверю, мучаясь от ревности и любви… и вот сейчас, когда я сам решил, что разлука научила меня быть терпимым и даже мудрым, узнаю, что разлука не заканчивается. Будто некий постановщик пьесы, в которой мы с Леной играем главные роли, решил предложить нам еще один акт, дабы убедиться, что мы хорошо усвоили преподанные нам уроки…

— Я думаю, что ты должна ехать, дорогая, — сказал я.

— Ты в этом уверен, Корнилов? Ты понял, меня Беккер приглашает?

— Конечно, понял.

— И? — Ее огромные зеленые глаза не отрываясь смотрели на меня.

— Ты ждешь от меня красивых слов?

— Главное — искренних.

— А я уже сказал их: ты должна ехать.

— Спасибо. Мне было очень важно, чтобы ты понял меня. А вот Машка, похоже, не понимает.

— Нет, здесь другое. В той ситуации, согласись, она становилась сиротой при живых родителях. Папы простыл след, мама не хочет брать с собой. Теперь мы будем вместе ждать тебя и у меня будет достаточно времени, чтобы объяснить ей все.

— Здорово. Только ты пообещай мне, во-первых, ни о чем таком не думать, а во-вторых…

— О чем — таком? — притворился непонимающим я.

— Не хитри, ты все понял. Тогда в скверике я прощалась со своим детством. Я прощалась со своим другом Володькой Беккером, с тем, с кем в школе сидела за одной партой. Сейчас я буду работать с Вольдемаром Беккером…

— Леночка, прости, но это все лишние слова, поверь. Надеюсь, «во-вторых» с твоим одноклассником не будет связано?

— Не будет. Во-вторых, обрати внимание на здоровье дочери. Их в школе терапевт смотрел, сказал, что в сердце небольшой шумок есть.

— Не беспокойся. Сельский воздух, речка, козье молоко — и все будет в порядке.

— Не поняла. Ты вроде бы вернулся в Сердобольск?

— Вроде вернулся…

— Корнилов, не шути. Объяснись.

— Я к вам с Машей вернулся. Ты на год уезжаешь. Для тебя есть разница, где этот год мы будем тебя ждать?

— Представляешь, есть. Я смертельно устала от неизвестности, от…

— Солнышко мое, неизвестности не будет. Ты все узнаешь.

— Рассказывай.

— Не сейчас. Завтра. Просто хочу, чтобы это услышала Маша.

— Не сердись, прошу тебя.

— Коля, я не сержусь, но… Думала, ты устроишься на работу, дочь будет под твоей опекой, я буду вам звонить, а ты опять за свое.