– Что ж, я ценю твой поступок, – вновь зазвучал другой голос. – Но тут у нас возникли некоторые сложности.

– Они знают о контракте на здание, – сказал Минна.

– Нет, не думаю. – Голос был зловеще спокойным и пугающе дружелюбным. Узнал ли я его? Может, и нет, но уж Минна-то явно хорошо знал этого человека. Кто же он такой?

– Заходи, и давай потолкуем, – предложил голос.

– О чем? – спросил Минна. – О чем нам с тобой разговаривать?

– Ты только послушай себя, Фрэнк.

– Я что, пришел сюда, чтобы себя слушать? Это можно делать и дома.

– А вообще-то ты это делаешь? – Я различил усмешку в голосе. – Подозреваю, что не так часто и не так вдумчиво, как следовало бы.

– Где Ульман? – спросил Минна. – Он здесь, у тебя?

– Ульман в городе. И ты пойдешь к нему.

– Твою мать!

– Терпение.

– Ты говоришь «терпение». Я говорю – «твою мать»!

– Это характерно для наших разговоров.

– Ага. Так что давай поскорее покончим с этим.

Еще несколько заглушенных шагов, потом дверь захлопнулась. Какое-то звяканье – наверное, бутылки о бокал, звук наливаемой жидкости. Вино. Я бы и сам не отказался от стаканчика. Вместо этого я жевал бутерброд, глядя сквозь ветровое стекло, а в голове у меня зазвенело: «характерно, характер, рак-тер, тер-тик, мой тик, век, лик», и я решил сделать еще одну запись. Открыл записную книжку и под словами «женщина, волосы, очки» написал «Ульман в городе». «А Бульман за городом», – пронеслось у меня в голове. Потом я проглотил свой бургер, моя челюсть и горло напряглись, и я позволил себе громко – благо никто не слышал – произнести: «Жри дерьмо, Бейли!»

Бейли. Это имя всплыло в моем туреттовском мозгу, хотя я и не мог понять почему. Я никогда в жизни не знал человека с таким именем. Может, Бейли для меня – это любой человек? Вроде Джорджа Бейли из «Этой чудесной жизни»? Мой воображаемый слушатель, он должен был терпеть груз моей ругани, потому что порой я отчаянно нуждался в собеседнике: какую-то часть кипящих в моей голове слов нужно было, без сомнения, выпустить в цель. Если страдающий синдромом Туретта ругается в лесу и некому его слушать, издаст ли он хоть звук? Видимо, Бейли стал для меня решением этой проблемы.

– Твое лицо выдает тебя, Фрэнк. Кажется, ты хочешь кого-то убить.

– Неплохо для начала.

– Тебе не стоит винить меня, Фрэнк, если ты потерял над ней контроль.

– Ты виноват, если она жить не может без своего рама-лама-динг-донга. Это из-за тебя ее голова набита такой дребеденью.

– Вот, попробуй. – (Предлагает выпить?)

– Я не пью на пустой желудок.

– Увы. Я забыл, как ты страдаешь, Фрэнк.

– Да отвали ты!

«Жри дерьмо, Бейли!» Мой тик всегда становится интенсивнее, когда я нервничаю, а стресс усиливается синдромом Туретта. Что-то в этом сценарии заставляло меня нервничать. Разговор, который я подслушивал, был каким-то чересчур… подготовленным, словно говорящие заранее знали реплики друг друга, но сами эти реплики при всей их отточенности понять было невозможно. Как будто у каждого слова было еще несколько значений.

А кстати, где же черноволосая девушка со стрижкой? Молчит в той же комнате, где находятся Минна и его сверхподозрительный собеседник? Или где-нибудь еще? Какая досада, что я могу только слушать, но не наблюдать. Была ли моя черноволосая той самой, о которой они толковали? Не похоже.

А что еще за «рама-лама-динг-донг»? Не хватало мне и об этом беспокоиться! Постаравшись совладать с дергающимся лицом, я попытался заставить себя не думать о том, чего не понимал.

Я посмотрел на дверь. Вероятно, Кони по-прежнему стоит за ней. Мне хотелось услышать «если бы моя жизнь зависела от этого», чтобы мы могли вбежать в дом.

Тут кто-то постучал в окно «линкольна». Я вздрогнул от неожиданности. Это был швейцар, который давно наблюдал за мной. Он жестом попросил меня опустить стекло. Я замотал головой, он утвердительно кивнул. Наконец я согласился и сдвинул наушники, чтобы услышать его слова.

– Вам чего? – спросил я. Стекло сдерживало мой мозг болтуна, а теперь у меня появилось непреодолимое желание опускать и поднимать его и говорить, говорить. Я крепился из последних сил.

– Ваш приятель… Он зовет вас, – сказал швейцар, указывая на здание у себя за спиной.

– Что-о? – Чертовщина какая-то! Я чуть шею не свернул, пытаясь разглядеть кого-нибудь у него за спиной, однако в дверях здания никого не было. Тем временем голос Минны продолжал звучать в наушниках. Но слов «ванна» и «зависела» он не произносил.

– Ваш приятель, – повторил швейцар со своим уродливым восточноевропейским акцентом. Наверное, поляк или чех. – Он зовет вас. – Швейцар ухмыльнулся – его явно развлекало мое замешательство.