трещинку в гладком пластике.
– Поздоровайтесь, – обратился Минна ко мне с Гилбертом.
В голове у меня завертелось:
– Все в порядке, – сказал мистер Матрикарди. Он натянуто улыбнулся, не показав в улыбке зубы. Толстые линзы очков удваивали пронзительность его взгляда. – Вы все работаете на Фрэнка?
Какого ответа он ждал, черт подери?
– Разумеется, – пришел на помощь Тони. Матрикарди – это ведь итальянская фамилия, а кому ж еще разговаривать с итальянцами, как не синьору Вермонте?
– Делаете то, что он велит?
– Конечно.
Второй мужчина наклонился вперед.
– Послушайте, – сказал он. – Фрэнк Минна – хороший человек.
Мы вновь оторопели. Он что, думал, мы станем с ним спорить?
Я в кармане пересчитывал зубцы вилки: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре.
– Скажите, что бы вы хотели делать? – поинтересовался второй господин. – Кем стать? Какой работой заниматься? Какими людьми быть? – Этот не прятал свои зубы, которые были ярко-желтыми – точь-в-точь как грузовик, который мы только что разгружали.
– Отвечайте мистеру Рокафорте, – велел Минна.
– Они делают все, что ты им велишь, Фрэнк? – обратился Рокафорте к Минне. Это не был пустой светский разговор, несмотря на повторы. Нет, в их расспросах слышался некий подтекст, и от ответа Минны наверняка многое зависело. Матрикарди и Рокафорте, чувствовал я, задавали банальные вопросы, полные чудовищно важного для них смысла.
– Да, они хорошие ребята, – кивнул Минна.
Я расслышал в его тоне торопливость: мы явно злоупотребляли их гостеприимством.
–
– Вам понравился этот дом? – спросил Рокафорте, указав рукой на потолок. Он поймал мой взгляд, устремленный на потолочную резьбу.
– Да, – сдерживая себя, промолвил я в ответ.
– Это гостиная его матери, – объяснил Рокафорте, кивая на Матрикарди.
– В точности в том виде, в каком она содержала ее, – с гордостью заметил Матрикарди. – Мы тут ничего не меняли.
– Когда мистер Матрикарди был ребенком – вот как вы сейчас, – вновь заговорил Рокафорте, – я часто приходил к нему в гости, и мы сидели в этой самой комнате. – Он улыбнулся Матрикарди, и тот вернул ему улыбку. – Его мать обещала надрать нам уши, если мы испачкаем этот ковер хоть чуть-чуть. И теперь мы сидим и вспоминаем это.
– Да, здесь все так, как было при ней, – заметил Матрикарди. – Она должна была бы видеть и знать это. Благослови Господь ее чистую душу.
Они замолчали. Минна тоже молчал, хотя я прямо-таки физически чувствовал, как ему хочется поскорее убраться отсюда. Кажется, я даже слышал, как он сглотнул слюну.
Слова не теснились, клокоча, в моем горле, ведь я был занят – трогал и поглаживал украденную вилку. Мне стало казаться, что она волшебная, что если бы она всегда оставалась у меня в кармане, то я бы распростился с голосовым тиком.
– Так скажите же нам, – попросил Рокафорте, – скажите, кем вы хотите стать? Какими людьми?
– Такими же, как Фрэнк, – наконец ответил Тони. Он говорил за всех нас, и правильно делал.
Услыхав его ответ, Матрикарди усмехнулся – по-прежнему не разжимая губ. Рокафорте вежливо ждал, пока его друг закончит. Потом он спросил Тони:
– Ты хочешь сочинять музыку?
– Что-о?
– Ты хочешь сочинять музыку? – Он говорил вполне искренним тоном.
Тони пожал плечами. Мы все затаили дыхание, ожидая, как Рокафорте объяснит свои слова. Минна переступал с ноги на ногу. Он понимал, что ситуация выходит у него из-под контроля.
– Те вещи, что вы носили для нас сегодня, – пояснил Рокафорте. – Вы поняли, что это такое?
– Конечно.
– Нет, нет, – вдруг вмешался Минна. – Не нужно.
– Пожалуйста, не отказывайтесь от нашего подарка, – попросил Рокафорте.
– Нет, мы и в самом деле не можем. При всем к вам уважении. – Я чувствовал, что это было очень важно для Минны. От подарка стоимостью в тысячи, если не в десятки тысяч, следовало отказаться. И мне не стоило строить фантазии об электрических гитарах, усилителях и клавишных. Увы, было уже слишком поздно: в голове у меня завертелись обидные прозвища, которыми Минна обзывал нас:
