– По-русски говорит без акцента, но словарный запас и построение фраз вроде бы выдают в нем иностранца или, во всяком случае, человека, долго прожившего на чужбине, где он русским языком не пользовался. Вот послушайте.
Зиберт опять сыграл что-то на клавиатуре ЭВМ, и в кабинете зазвучали голоса. Судя по всему, это была запись телефонного разговора.
Раздался щелчок.
– Пять минут ожидания, пока оператор связывался с Утесом, мы вырезали, – быстро объяснил Зиберт.
– Когда сделана запись? – спросил Урванцев, когда разговор прекратился.
– Десять лет назад.
– В девяносто шестом?
– Так точно, – усмехнулся Зиберт. – В девяносто шестом.
Кирилл достал из кармана пачку сигарет и неторопливо закурил. Что-то в этой истории было не так. И дело не в том, что Зиберт настойчиво напирает на то, что Хрусталь может вот так вот свободно говорить с кем-то по телефону спустя шестьдесят лет после своего первого появления.
«Появления… появился… Хрусталь… Утес… Утес!»
– А теперь, товарищ старший майор, – улыбнулся Урванцев, – расскажите мне эту историю по порядку. Раз уж начали. И заодно объясните, почему его не взяли еще тогда, откуда у него связь с Утесом и что произошло месяц назад.
– Я же тебе говорил, Отто, – хохотнул басом Левичев. – Кирилл не дурак.
– Спасибо, – сказал Урванцев, быстро взглянув на Левичева и перевел взгляд на Зиберта. – Итак?
– Мы не знаем, что сказал Хрусталь Слуцкому, но Слуцкий решил его не брать. Достоверно известно, в основном из оставленных Слуцким записей и частично из состоявшегося после смерти Абрама Ароновича расследования, об одиннадцати встречах, происходивших в период с тридцать шестого по тридцать восьмой год. Возможно, их было больше. Но последняя встреча произошла в ноябре тридцать восьмого. Однако, по приказу Слуцкого, получившего специальную санкцию Смирнова,[102] в районе Луги был создан совершенно секретный объект «Сторожка»,