пышными усами, был в тонко перехваченной серебряным пояском черной черкеске с блестящими газырями, между которыми полыхал на груди алый бешмет, другой, полный, был во френче и защитной фуражке.

— Ур-р-ра-а! Ур-р-ра-а! — закричали в рядах. Буденный и Ворошилов в сопровождении ординарцев промчались к левому флангу и, придержав лошадей, рысью выехали перед серединой дивизии.

Морозов подал команду. Полки построились четырехугольником.

Буденный поднял руку и высоким молодым голосом бросил в ряды несколько слов. Но набежавший ветер унес слова, и стоявший во второй шеренге Митька Лопатин ничего не расслышал.

— О чем это он? — шепотом спросил Митька стоявшего рядом Леонова.

— Тш-ш! — шикнул Леонов. — О победах говорит. Панов бить идем.

Буденный кончил свою короткую речь — он не любил говорить долго — и под восторженные крики бойцов подъехал к Ворошилову. Было видно, как он, чуть улыбаясь, что-то говорил Ворошилову и как Ворошилов, тоже улыбаясь, утвердительно кивал головой. Подобрав поводья, Ворошилов повернулся к рядам. Его рыжая лошадь в белых чулках, высоко вскидывая ногу, била землю копытом.

Ворошилов поправил фуражку, привстал на стременах и оглядел долгим взглядом смуглые обветренные лица бойцов.

— Товарищи бойцы, командиры и политработники! — зазвучал его густой отчетливый голос. — Новая опасность нависла над нашей страной…

Митька Лопатин жадно ловил каждое его слово. Слова эти настораживали, порождали тревогу. «Ишь ты! — думал Митька. — Паны задавить нас захотели. Вместе с Антантой походом идут». Антанта представлялась ему страшным чудовищем, многоголовой гидрой, которую он не один раз видел на плакатах и страницах газет.

— Мы идем не против польских рабочих и крестьян, — говорил Ворошилов. — Антанта, на содержании которой была северная, восточная и южная контрреволюция, убедилась, что ее карта бита, и перекинулась на запад, чтобы оттуда нанести удар по Советской России. Антанта подрядила на это польских панов. Она приказывает им не отзываться на мирные предложения Советского правительства… Мы стремимся к миру, но если белогвардейцы этому мешают, то у нас есть для них одно средство — оружие…

Ворошилов говорил, и в ответ на его полные гнева слова в душах бойцов поднималась волна ненависти к врагу, крепла уверенность в своей силе и мощи. Чувство это росло, отражалось в широко раскрытых блестящих глазах и, наконец, прорвалось. Неистовое и грозное «ура», как ураган, пронеслось из конца в конец ипподрома, ударилось в трибуны и, подхваченное тысячами голосов, покатилось по полю.

— Ур-ра-а! Даешь Варшаву!.. Ур-ра! — закричал Митька Лопатин и только теперь почувствовал, что рука его до боли сжимала эфес наполовину вынутой шашки.

Он огляделся: и справа и слева поднимался целый лес рук с блестевшими в лучах солнца клинками.

Впереди на разные голоса что-то командовали. Полки перестраивались и, проходя торжественным маршем, покидали ипподром.

Конная армия, взяв направление на Матвеев курган, двинулась в далекий поход.

Шел второй день похода.

Придерживая рвавшую повод горячую гнедую кобылу, Тюрин ехал впереди своего взвода. Все вокруг веселило и радовало его: и лежавшая по сторонам дороги ярко-зеленая степь, и пригревавшее по- весеннему ясное солнце, и веселое чириканье птиц, и ястребы, парившие в бездонно-голубом куполе неба.

Над степью поднимался свежий аромат трав и цветов, вливавший в душу бесконечно бодрое ощущение жизни. Радуясь этому волнующему чувству, Тюрин мечтал о предстоящих боях. Он очень живо представлял себе первую схватку с врагом… И вот он уже видит себя скачущим в степи со сверкающей саблей. Навстречу, спускаясь с холмов, движется какая-то темная масса. Это противник. Недолго думая, он пускает коня во весь мах. Он рубит, колет, сшибает врагов. Вокруг него падают кони и люди… Победа близка.

Громкое фырканье лошади, раздавшееся рядом, вернуло его к действительности. Он повернул голову и увидел Вихрова.

— Ну, как дела, Миша? — спросил Вихров, придерживая лошадь и пристраиваясь к нему с левого бока.

— Ох, Алешка, если бы ты знал! — возбужденно заговорил Тюрин, все еще находясь под впечатлением только что пережитой схватки. — Вот, понимаешь, мировые ребята. Да, с такими только и воевать. А рубят! Куда нашим курсантам! Один, понимаешь, показывал мне классную рубку. Знаешь баклановский удар с потягом?.. Ну вот. Так, понимаешь, ка-ак даст — дерево перерубил пополам. Да нет, я с такими в любой бой пойду. И вообще ребята что надо. Есть у меня во взводе один парень — что хочешь достанет. Вчера перед выступлением целое ведро меду принес.

Вихров быстро взглянул на товарища.

— Как принес? Зачем?

— Вот странный вопрос! Есть, конечно, — с беспечным видом сказал Тюрин.

— Да я понимаю, что есть. А как он достал? Подарили, что ли, ему?

Тюрин усмехнулся.

— Да ты что, смеешься? Какой дурак ведро меду подарит! Он вообще мировой парень: из-под земли что хочешь достанет. У него все есть. И денег много.

— Знаешь, что я тебе на это скажу? — начал Вихров, пытливо глядя на товарища. — Твой мировой парень плохо кончит. Ты не интересовался, кто он такой?

Тюрин взглянул на него с озабоченным видом.

— Да нет, не интересовался… А ведь ты прав, пожалуй… А?.. Вот, черт, понимаешь, как же я не подумал?

— В том и беда, Миша, что ты часто делаешь, а уже потом думаешь. Помнишь, я тебе еще на курсах говорил?

— Да, да… Вот, черт, дела… Подкачал, значит, а? Вихров дружелюбно взглянул на товарища.

— Ты, Миша, не обижайся, — сказал он. — Я тебе как другу советую. Помнишь, комиссар на выпуске говорил, что потерять авторитет легко, а завоевать очень трудно?

— Помню. И нисколько не обижаюсь на тебя. Ты почаще мне говори. А то я, знаешь, другой раз, не подумав, рубану сплеча, а потом хватаюсь за голову, да уж поздно.

— Да, с тобой это бывает, — сказал Вихров. — Надо тебе думать больше. Ну ладно, я поехал.

Он кивнул товарищу и хотел было тронуть лошадь, как вдруг позади них послышался быстрый конский топот. Вихров оглянулся. Вдоль колонны ехал крупной рысью молоденький всадник в черной черкеске.

— Хороша Маша, да не наша, — вздохнул Тюрин.

— Кто такая? — спросил Вихров.

— А разве ты не знаешь?

— В первый раз вижу.

— Маринка. Сестрой работает.

— Откуда ты ее знаешь? — удивился Вихров. Тюрин усмехнулся.

— Я еще в Ростове с ней познакомился. Вместе с Копченым специально в околоток ходили… Только уж больно строга. Копченый по простоте что-то ей ляпнул, а она нас обоих выгнала вон. Там еще Дуся есть, санитарка. Ничего девочка. Хорошая. Ты что, уж поехал?

— Да, мне пора, — сказал Вихров.

Он кивнул Тюрину и поскакал в свой эскадрон.

— Ну как? Проведал товарища? — приветливо спросил его Иван Ильич, когда он занял свое место в