поломали.

— Да ну их, товарищ комполка! Брешут! У них доску возьмешь, они кричат: «Заборы палят!»

— Ты все же смотри, — строго сказал Ушаков. — Читал последний приказ?

— Читал. — Карпенко, стараясь скрыть смущение, переступил с ноги на ногу.

— Ну вот. А раз читал, то смотри в оба. А не то трибунал. Так-то…

Наступило неловкое молчание.

— Разрешите взойтить! — послышался от ворот сиповатый старческий голос.

Поткин повернулся на голос. В открытых воротах стоял дежурный по полку командир взвода Захаров, пожилой, добрейшей души человек, прозванный бойцами «папашей» за то, что звал всех сынками.

— Заходи. Чего тебе? — спросил Поткин.

— Разрешите доложить, товарищ комполка. Прибыли красные офицера. Три человека, — доложил Захаров, подойдя к командиру и придерживая руку у шлема.

— Сильно!.. Где они?

— А вон у штаба стоят, — показал Захаров.

На противоположной стороне улицы, у палисадника, окружавшего большой дом штаба полка, стояли Вихров, Дерпа и Тюрин.

Поткин и все остальные молча оглядывали молодых командиров. На них были длинные, щегольские кавалерийские шинели, туго стянутые желтыми боевыми ремнями, аккуратно сшитые фуражки и хромовые сапоги с блестящими шпорами. Тут же стояли чемоданы в чехлах.

— А ведь ничего себе ребята, — заметил Ладыгин. — Видно, их там основательно жучили… Карпенко, ты себе будешь брать командиров?

— На черта мне нужны эти фендрики! — отмахнулся Карпенко. — Ворон пугать? И не поймешь, что они такое. Не то старые офицера, не то черт те что! Они же в первом бою убегут, «мама!» закричат.

— Значит, не хочешь брать? — спросил Ушаков, глядя на Карпенко со скрытой усмешкой.

— Прошу ослобонить, товарищ комиссар. Ну их! С ними, с корнетами, только наплачешься.

— Ну как хочешь… А ты, Ладыгин?

— А мне дайте одного, — попросил Иван Ильич. — У меня первый взвод без командира.

— Так вы, значит, с Петроградских курсов? — спрашивал Иван Ильич, доброжелательно оглядывая Вихрова, который чем-то напоминал ему сына, погибшего в начале гражданской войны. — Что ж, хорошие курсы… Ну, а командовать вам приходилось?

Вихров ответил, что был старшим курсантом.

— Вот это добре, — сказал Ладыгин. — Практика — великое дело… Так вот, товарищ Вихров, поимейте в виду, что наши ребята, конечно, не курсанты и с дисциплинкой у нас слабовато. Так что постарайтесь прибрать взвод к рукам.

Он вынул из кармана записную книжку, вырвал лист и стал писать записку.

— Ну что ж, заступайте на первый взвод, — продолжал он, свертывая записку и подавая ее Вихрову. — Помощником у вас будет взводный Сачков. Старый солдат. Он сейчас временно командует взводом. Передайте ему ату записку, примите взвод, а после приходите оба ко мне. Да поимейте в виду, что через два часа выступаем в Ростов… Крутуха! — позвал он ординарца. — Проводи товарища командира до Сачкова.

Вихров и Крутуха вышли на улицу. У соседних, обсаженных тополями дворов чей-то простуженный голос кричал:

— Маринка, слышь? Передай врачу, чтоб бричку под сахар налаживали!

Ему, видимо, что-то ответили, потому что на этот раз голос закричал громко и сердито:

— Ну да, проспал! Это вы спать горазды! Давай скорей! Там уж, факт, дожидают!

Крутуха, по всей вероятности, узнал голос, потому что усмехнулся и покачал головой.

— Кто это кричит? — поинтересовался Вихров.

— Да лекпом наш, Кузьмич, очень даже интересный человек.

Они вышли к крайнему порядку дворов.

— Сюда, товарищ командир, — показал Крутуха на ворота большого дома под железной крышей.

Вихров вошел во двор.

Перед выстроенным в две шеренги взводом суетился немолодой уже маленький рыжеватый человек с кривыми ногами.

— Будете вы меня слушать или нет? — тонким голосом бойко кричал он, петухом наступая на взвод. — Вы знаете, кто я такой? Нет? Ну, вот ты, Лопатин, к примеру, скажи, — подступился он к стоявшему на правом фланге Лопатину. — Скажи мне, кто я такой?

— Известно кто, — улыбаясь, ответил Митька Лопатин, — взводный Сачков.

— Взводный Сачков! Хе! — передразнил тот. — Вот и не знаешь. Я есть ваш отец, а вы мои дети. Понимаете? Вот! И вы должны меня слушать, а не безобразничать. Вот!.. И куда это годится? — приседая и разводя руками, продолжал он. — Не поспели заехать в деревню — и все ударили по молоку! Разбежались по хатам! Оглянулся — один Лопатин едет. Да и тот только потому едет, что животом болеет. Рази это порядок? А? Будете вы меня еще подводить, я вас спрашиваю?.. Комэск ругается, трибуналом грозится. Распустились, понимаете!.. — Сачков остановился, отер пот на лбу рукавом, расправил рыжие усы и, неожиданно сбавив тон, спокойно проговорил: — Вот чего я вам скажу, ребята: давайте по-хорошему. А? Тогда и я буду хороший. Так-то лучше.

Он повернулся и увидел подошедшего к нему Вихрова.

— Кто такой? — спросил он сурово. Вихров молча подал записку.

Ловя на себе настороженно-любопытные взгляды бойцов, Вихров ждал, пока Сачков кончит читать.

— По списку будете принимать или как? — все так же сердито спросил Сачков, пряча записку в карман.

— Зачем по списку? Я вот сейчас так и приму, — сказал Вихров.

— Ну, давайте…

Беседуя с бойцами, Вихров стал обходить строй. Вдруг он приостановился: во второй шеренге стоял Харламов. Вихров дружески кивнул ему головой. Он знал, что Харламов служит во втором эскадроне 61-го полка, но никак не ожидал, что случай сведет их в одном взводе, и теперь, увидя Харламова, сразу почувствовал себя как дома. Его так же приятно поразило то обстоятельство, что большинство бойцов оказались бывшими кавалеристами из тамбовских крестьян и рабочих.

— Да тут, товарищ командир, почти все тамбовские волки, — улыбаясь, сказал ему Митька Лопатин. — Только я, Харламов да Миша Казачок не с той стороны.

— Какой это Миша Казачок? — спросил Вихров.

— А вот этот, — показал Митька.

Вихров увидел стоявшего на левом фланге толстого красноармейца лет пятидесяти. Лопнувшая по швам старая черкеска плотно облегала его широкие плечи. За его немного сутулой спиной висела винтовка. Богатая кавказская шашка в ножнах черненого серебра, аршинный кинжал, два пистолета, обрез и засунутая за пояс граната завершали его вооружение. По оттопыренным же карманам можно было судить, что множество различных боевых припасов покоилось также в его широченных штанах. На его немолодом, в глубоких сабельных шрамах, восточном лице с большим мягким носом и черными жесткими, как щетки, усами застыло выражение доброты и спокойствия.

— Это что, фамилия такая — Казачок? — тихо спросил Вихров у сопровождавшего его Сачкова.

— Нет, кличут так, — сказал Сачков.

— А как все же его фамилия? Сачков пожал плечами.

— Фамилия? Гм… Вот, понимаете, я и сам не знаю. Миша Казачок, и все тут. Мы так и пишем его. И к ордену так представляли… Да… А впрочем, можно узнать. Миша! — с лаской в голосе позвал он бойца. — Скажи, как твое фамилие?

Миша Казачок повернул к нему свое полное лицо с добрыми черными, как маслины, глазами. Его толстые щеки покрылись румянцем.

— Гудушаури, — сказал он с достоинством.

— Ишь ты! Хе! — удивился Сачков, словно обрадовался. — А я досе не знал. Чудное фамилие. Вроде