— Почему же вы не стреляете?

— Не приказано.

— Почему?

— Командующий приказал открывать огонь только по его распоряжению.

Городовиков с досадой поморщился, но тут же решил, что Буденный прав, не желая до решительного момента обнаруживать подошедшие с ним четыре бронепоезда.

Подъехали комбриги Мироненко, Маслак и рыжеватый Алаухов. Последним явился вызванный вместе с ними командир батареи Шаповалов. Он острыми и, как всегда, смешливыми глазами выжидающе посматривал на начдива, чувствуя, что потребовали его неспроста. Он не ошибся. Городовиков приказал ему объединить бригадные батареи в артиллерийскую группу.

— А вы, товарищи Мироненко и Алаухов, — говорил Городовиков, — как батареи устроят белым панику, будьте готовы ударить в атаку.

— Командующий, — предупредил Мироненко. Городовиков оглянулся. Буденный и Ворошилов рысью подъезжали к нему.

— Ну, что тут у вас? — спросил Буденный, останавливая чуть припотевшего буланого жеребца, который сбросил поводья и нетерпеливо мотал породистой головой с вспененными в уголках губ удилами.

— Да вот, Семен Михайлович, сами видите, какие дела, — показал Городовиков в сторону холмов, откуда, развернувшись эшелонами, белые шли на сближение. — Смотрите, какой массой думают делать атаку.

— Ну а ты сам что думаешь делать?

— Сейчас встречу их батареями.

— Подождем открывать огонь. Подпустим поближе, — сказал Буденный.

Мимо них с частым топотом проходили полки второй и третьей бригад, назначенных для атаки во фланг.

— А, доно-ставропольцы! Здорово, друзья! — весело говорил Ворошилов, оглядывая знакомые ему еще по Царицыну лица бойцов и называя некоторых из них по фамилии.

Красноармейцы радостно отвечали, переговаривались между собой, видимо очень довольные тем, что их узнал сам Ворошилов.

Налево послышались далекие раскаты пушечных выстрелов.

— Наши, — сказал Ворошилов. — Пехота вступила в бой. Пора и нам начинать.

Действительно, это были части 9-й стрелковой дивизии. Она вела наступление от Старобельска и вот, только что встретившись с белыми, теснила фланговое охранение противника на главные силы.

Мамонтовская конница стремительно приближалась. Простым глазом было видно, как волна за волной появлялись из-за холмов черные массы скачущих всадников. До них оставалось не многим больше версты. Видимо, расценивая бездействие красных как нерешительность, белые для большего устрашения начали сильный артиллерийский обстрел.

Выпущенные по приказу Буденного пристрелочные снаряды накрыли цель.

— Хорошо! — сказал Буденный. — А теперь всем бронепоездам и батареям открыть беглый огонь! — Он повернулся и подал знак артиллеристам.

— По кавалерии! — рявкнул Шаповалов.

— По кавалерии! — повторил в трубку сразу вспотевший телефонист.

— Шрапнелью!.. Прицел двадцать пять!.. Трубка двадцать пять!.. Беглым!.. Огонь!..

За горой все содрогнулось. Грянул залп. Вслед ему батареи загремели беглым огнем. Шквал за шквалом неслись снаряды, наполняя воздух свистом и клекотом.

Ворошилов, привстав на стременах, смотрел из-под руки навстречу солнцу, где гремел огненный вал. Он видел, как атакующая кавалерия внезапно остановилась и начала медленно осаживать. На его глазах только что стройный боевой порядок превращался в метавшееся месиво всадников. А во фланг белым уже выходили из балки бригады 4-й дивизии. Левее замелькали шлемы-богатырки 11-й. Сверкнули шашки. Полки пошли в атаку. Стрельба смолкла. В наступившей тишине слышался только конский топот.

Городовиков весело посмотрел на Буденного.

— Вот, Семен Михайлович, какой паник получился кадетам! — сказал он, посмеиваясь. — Разрешите и мне пойти в атак? Мне тут делать нечего.

— И нам тут делать нечего. Едем и мы, — подхватил Ворошилов.

Он поправился в седле и пустил лошадь в галоп. В ушах завыл ветер. Ломило шапку назад. Перед глазами Ворошилова рубились отдельные всадники, группы. Всюду валялись люди и лошади. Но догнать главные силы мамонтовской кавалерии было трудно. Она с размаху бросилась вниз по крутому склону горы и, не задерживаясь, неудержимо катилась все дальше и дальше на юг…

Тимошенко и Бахтуров стояли на высоком кургане и молча смотрели в ту сторону горизонта, где колыхалось огромное зарево. Пламя то замирало, то, ярко вспыхивая, освещало низко нависшие тучи.

Потом и вправо от того места, где стояли они, сверкнула зарница, и в темном небе стал, трепеща, разливаться красноватый отблеск огня. Налетевший ветер принес с собой тревожный гул канонады.

— Жгут, злодеи, Донбасс! — хмуро сказал Тимошенко. — Гляди, кругом пожар.

— Как, как ты сказал? — спросил Бахтуров, быстро взглянув на начдива.

— Я говорю: пожар кругом, — повторил Тимошенко. — Эх, и в такое время в резерве стоять!

Но Бахтуров уже не слушал его. Вынув записную книжку, он что-то торопливо записывал.

Тимошенко молча посмотрел на комиссара.

— А ведь это Горловка горит, — сказал он.

— Ты думаешь?

— Она самая. Я хорошо знаю эти места.

Пожар разгорался. По степи сполохами ходили огненные блики. Теперь стало видно, что влево, почти у самого горизонта, двигалась какая-то масса.

— Посмотри, посмотри, Семен Константинович, что там чернеется? — показывал Бахтуров.

— Наши пошли, — сказал Тимошенко, зная, что в той стороне должна была двигаться 4-я дивизия, получившая приказ Буденного занять Горловку ударом с северо-востока.

Он не ошибся. Это была действовавшая отдельно первая бригада 4-й дивизии, только что опрокинувшая заслон белых.

Митька Лопатин ехал в своем обычном месте, позади Ступака, и думал о том, что еще немного — и он увидит родные места. Все эти дни Конная армия с жестокими боями шла по Донбассу, и он почти не смыкал глаз, находясь то в разведке, то участвуя в боях вместе с. полком.

Сейчас, пользуясь тем, что бригада шла шагом, он дремал, сутулясь в седле.

Начинало светать. Впереди, на сероватом фоне восхода, чернели высокие трубы поселка, сожженного орудийным огнем.

Митька вздрогнул и выпрямился.

Позади себя он услышал знакомый сипловатый голос Меркулова.

— Есть у них, понимаешь, один капитан или подполковник. Туркул — фамилия, — говорил Меркулов, покашливая. — Начальник контрразведки. Родной брат генерала Туркула. С ученой собакой ходит. Ребята сказывали: страшила, каких свет не видывал. Глаза кровью налитые, как пламя, горят. Шерсть дыбом… Ну, и как Туркул какого из наших в плен поймает, так зараз голым разденет и к дереву либо к столбу привяжет, а сам на собаку: «Бери!» Ну и та, значит, терзает его. Она у него так уж приученная… Очень я желаю этого капитана поймать, — заключил Меркулов, оглядываясь.

Полк втягивался в поселок. По обе стороны дороги дымились развалины.

— Гляди, еще висят! — показал Меркулов.

Вправо от дороги на перекладине качелей висело несколько трупов, по виду шахтеры.