В горницу входили командиры. Первыми в сопровождении комбригов пришли Тимошенко, начальник 6-й кавалерийской дивизии, и его комиссар Бахтуров. Следом за ними появился Городовиков с плетью в руке. Он был в серой смушковой папане и кожаной куртке, перехваченной боевыми ремнями. Несколько позже вошли комбриги: толстый Маслак, с опухшим, хитроватым красным лицом, и Мироненко — донецкий шахтер, в прошлом уланский унтер-офицер, обладавший отменной дисциплинированностью и гвардейской выправкой. Маслак медведем пролез в уголок, тяжело сел на скрипнувший под ним табурет, сложил пухлые руки на большом животе и, помаргивая заплывшими глазками, приготовился слушать.

На совещании был вынесен один вопрос: приказ разбить Мамонтова.

Еще до совещания, когда Буденный прочел приказ, он сразу почувствовал, что на Центральном фронте назревают большие события и что уничтожение Мамонтова — это только начало широкой операции, задуманной командованием фронта. Вот почему, несмотря на то, что корпус не успел пополниться боевыми припасами, Буденный все же решил немедленно выступить.

— Я думаю, товарищи, — говорил он, ознакомив собравшихся с задачей, возложенной на корпус, — я думаю что с Мамонтовым мы быстро управимся. Били мы его под Царицыном, под Ольховкой и Дубовкой. В Дону купали. А теперь надо будет так его искупать, чтоб, как говорится, два раза окунуть, а один раз вытащить.

— Щоб душа с него вон! — пояснил с места Маслак.

— Плохо только, что мы остались без боеприпасов, — продолжал Буденный. — Семен Константинович, как у тебя со снарядами? — спросил он Тимошенко.

— На круг по десяти штук на орудие, Семен Михайлович, — сказал Тимошенко. — А что? Не в первый раз. Только бы до Мамонтова добраться, а там все найдем — и снаряды и патроны.

— И какава, — подхватил Маслак.

«Спирту тебе, а не какао!» — сердито подумал Зотов, вынимая гребень и неторопливо причесываясь.

— А у тебя, Городовиков? — спросил Буденный. Начдив доложил, что у него во второй и третьей бригадах имеется по половине боевого комплекта на пушку, а в первой бригаде, у Маслака, почти все снаряды расстреляны.

— А патроны?

— Плохие дела с патронами, Семен Михайлович, — сказал Городовиков. — По пять-шесть штук на винтовку.

— А на шо нам патроны? Чи мы пехота? Шашками порубаемо, — заметил Маслак.

— Помолчи, Маслак, — сердито сказал Буденный. — Будешь говорить, когда спросят… Ну, для меня картина ясна, — продолжал он, помолчав. — Городовиков, передай Тимошенко сотню снарядов… Помотать товарищу надо, — сказал он, заметив на лице Городовикова выражение неудовольствия. — Сегодня ты ему снарядов, а завтра он тебе чем другим поможет. Да… Ну, вот как будто и все. Кто хочет сказать?

— Я хочу сказать не по существу поставленной корпусу задачи — этот вопрос абсолютно ясен, — начал Бахтуров, — а по поводу некоторых замеченных мною дефектов.

— Ну, ну! — сказал Буденный.

— Так вот, некоторые из нас забывают о том высоком назначении, которое выполняет Рабоче- Крестьянская Красная Армия, — продолжал Бахтуров. Его красивое, чисто выбритое, сильное лицо покраснело от гнева. — Забывают об этом высоком назначении и позорят свое звание.

— Ты говори прямо — кто? — опросил Буденный.

— Я имею в виду Маслака. Вчера почти всю бригаду напоил.

— Ну и шо? Погуляли хлопцы — и баста! Хиба ж это плохо? — заметил Маслак, пожимая плечами.

— Погуляли? А две скирды сена кто растащил?

— Так коням скормили. Все одно народное достояние!

— Странная у тебя логика, Маслак… А потом вот старики приходили, жаловались. Кто у тебя к попу в постель забрался?

— Ну боец один. Так он не виноватый! На той койке, у колидори, раньше дивчина спала. А он, боец, прийшов ночью. Темно. Пошукал рукой, видит — волос длинный. Ну и забрався. Я это дило добре расследував. Знаю. Поп сам виноватый, шо у колидори лег спать!

— Следовательно, ты считаешь, что у тебя все в порядке?

— А шо?

— А то, друг, что у тебя, куда ни посмотришь, дефекты!

Маслак поднялся с табурета. Его полная шея покраснела, налилась кровью.

— И чего до мене уси чипляются? — захрипел он, багровея. — Дехвекты! Я и сам знаю, что у бригади есть отрицательные дехвекты. А ты за положительные дехвекты скажи! Хто у Попова батарею забрав? Я! Хто охвицерский полк порубав? Я!

— Я вижу, что ты не хочешь меня понять, Маслак, — спокойно продолжал Бахтуров. — Я замещаю заболевшего политкома корпуса. Следовательно, ты обязан принять к немедленному исполнению все то, что я тебе сказал. Запомни, что при первом же замечании я поставлю вопрос о снятии тебя с бригады. Говорю это тебе как представитель партии большевиков. Так что имей это в виду.

— Так! Все понятно! — Буденный, нахмурившись, постучал по столу. — Садись, Маслак, и помни, что если только допустишь еще подобное безобразие, то трибунал. Два раза я не люблю говорить. Ты меня знаешь.

Маслак засопел и, ворча что-то, уселся на табурет.

— Дверь скрипнула. В горницу вошел адъютант.

— Товарищ комкор, — обратился он к Буденному. — Дундич прибыл из разведки. Просил принять.

— Дундич? — Буденный весело взглянул на Бахтурова. — Гляди-ка! А? Как по заказу! Ловок! Зови его скорей!

Адъютант открыл дверь и пропустил быстро вошедшего Дундича, который, храня строгое выражение на загорелом лице, остановился у стола напротив Буденного. На нем была сдвинутая набок серая кубанка, открывавшая высокий чистый лоб с падавшими на него потными завитками темных волос, забрызганная грязью кожаная куртка и краповые [17] бриджи, туго перехваченные ниже колен высокими сапогами со шпорами.

Собравшиеся, умолкнув, приветливо смотрели на Дундича. Лишь завистливый Маслак со скрытой враждой исподлобья глядел на него.

— Ну, рассказывай, Иван Антонович, — обратился к Дундичу Буденный, величая его по- конармейски.

При общем молчании Дундич доложил об исполнении возложенной на него задачи. Обнаружив у хутора Зимняцкого движение больших конных масс противника в северном направлении, он увязался за ним и установил, что имеет дело с корпусом Мамонтова. В корпусе до шести тысяч сабель при восьми четырехорудийных батареях. Но — и это самое главное — несколько дней тому назад в этом же направлении прошли какие-то другие конные части противника еще большей численности.

«Кто бы это мог быть?» — подумал Буденный. Он с немым вопросом посмотрел на Дундича.

Дундич пожал плечами.

— А откуда ты узнал, что видел Мамонтова? — спросил Буденный.

— От зороблянника… От пленного! — быстро поправился Дундич.

— Где он?

— Не хотел пойти. Понимаете?

— У тебя потери есть?

— Нет, товарищ комкор. Только трофеи.

— Ну, ловок! — сказал Буденный.

Он, перегнувшись через стол, пошептался о чем-то с Бахтуровым, потом поднялся, объявил совещание закрытым и приказал начдивам приготовиться к выступлению.