— Ну и как же вы решили, товарищи? — спросил он, помолчав.

— Стало быть, по моему рассуждению мыслей, надо б было нам с другого края зайти, — сказал Харламов.

— А не все ли равно, с какого конца заходить! — горячо заговорил Митька. — Дело не в этом. Будь моя воля, я б с двух сторон ударил. Одним эскадроном прямо по деревне и молчком, без крика. А остальными тремя иззади, в обход. В общем внезапно. Он бы и не знал, куда ему с пулеметов палить.

«А ведь он прав», — подумал Вихров и вслух сказал:

— Тактика предусматригает, что при одном положении может быть несколько решений и все они могут быть относительно верными

— Только одномурешению цена рубль, а другому копейка, — подхватил Митька.

— Это ты откуда слыхал? — удивился Вихров.

— Не слыхал, а читал. У вас же в уставе карандашом записано. Сами, верно, писали — сказал Митька.

Вихров ничего не ответил, а только внимательно посмотрел на него.

— Ваше решение, товарищ Лопатин, по-моему, правильное, — сказал он, помолчав.

— Вот я и говорю! — обрадовался Митька.

— Набили нам ряшку, — сказал в темноте чей-то голос.

— Это кто такой? — спросил Харламов, быстро оглядываясь.

— Я. Сидоркин..

— Ты чего тут?

— Товарища квартирмиста ищу. Не видали, ребята?

— Нет, — сказал Харламов.

Сидоркин пробормотал что-то и пошел вниз по улице. Видали героя? — заметил, усмехнувшись, Митька Лопатин.

По дороге послышался стук тяжелых колес. Из мрака медленно надвигалась какая-то темная масса.

— Батарея идет, — сказал Харламов, вытягивая шею и присматриваясь.

Теперь уже отчетливо слышалось тяжелое громыханье колес. Под светом месяца показался силуэт всадника, и чей-то молодой голос спросил:

— Какой части, товарищи?

— А вы кто? — спросил Вихров, поднимаясь и подходя к всаднику.

— Я командир батареи… Одним словом, ищем, где бы переночевать. Тут что, все занято? — спросил командир, нагибаясь с седла.

Свет месяца упал на него, и Вихров увидел совсем молодое задорное лицо с легким черным пушком на верхней губе. Новая фуражка и блестевшее снаряжение говорили о том, что это был новичок, молодой командир, не так давно выпущенный с командных курсов.

Невольно почувствовав к нему расположение, Вихров сказал, что рядом есть несколько свободных хат и что сам командир батареи, если захочет, может остановиться у него на квартире.

— Вот и прекрасно! — весело сказал командир батареи. — Одним словом, договорились. Калошка, ко мне! — высоким голосомпозвал он, повернувшись в седле и поправляя наплетши ремень. Калошкой звали бравого старшину. По тому, с каким видом он подъехал к командиру батареи и обратился к нему, Вихров сразу почувствовал, что этот уже старый человек очень уважает и любит своего командира.

— Слушаюсь, — почтительно произнес он, получив распоряжения. — Здесь и постановим, — подняв руку, он показал на полянку.

Ездовые и номера завозились у орудий, выставляя их в одну линию.

— А ну быстрей копайся! — покрикивал старшина. — Чтоб у пять минут усе было готово!

Командир батареи слез с лошади, расправил затекшие ноги и вместе с Вихровым вошел в хату.

— Молочка бы стаканчик, — сказал он, оглядываясь.

— А вон в кувшине, — показал Вихров.

Тот подошел к столу, раскрыл покрытый чистым полотенцем кувшин и, взяв кружку, налил в нее молока.

— А ведь мы с вами и не познакомились, — сказал командир батареи, улыбаясь и отпивая из кружки. — Гобар, — звякнув под столом шпорами, представился он.

Вихров назвал себя.

— Удивляетесь, что фамилия французская? — все еще улыбаясь, продолжал Гобар. — Нет, я почти чистокровный русак. Мой прадед служил у Наполеона в драгунах попал в плен под Смоленском и остался в России. Батька на Путиловском работает фрезеровщиком. Сейчас он где-то в этих местах. За хлебом от завода уехал. Одним словом, с моей фамилией произошло прямо противоположное романовской.

— Как то есть так? — не понял Вихров.

— А очень просто. Нам на курсах историк объяснял. Хотите послушать?

— Да, конечно! — живо сказал Вихров, во все глаза глядя на Гобара.

— Ну-с, значит, так. Принес историк на урок два стакана. Наливает в один чистой воды и говорит: «Предположим, что это кровь русских царей, включая Петра». Так. Наливает в другой стакан чернил. «А это, — говорит, — кровь немецких принцесс». Вы ведь знаете, товарищ Вихров, что после Петра русские цари женились на немках… Ну вот… И давай капать чернилами в чистую воду, поминая всех этих немок, пока вода не превратилась в чернила. Вот, значит, как… В общем из русских превратились в немцев. Ну, а у меня получилось наоборот, и по-французски я знаю только одно общеизвестное слово — «мерси»! — Он, звякнув шпорами, с насмешливым полупоклоном поставил пустую кружку на стол.

Вихров пытливо посмотрел на него. Этот молодой командир, на вид совсем мальчик, начал ему положительно нравиться.

— Вам в таком случае надо бы и фамилию переменить. У нас в полку есть квартирмейстер Гобаренко… Может быть, он тоже когда-нибудь Гобаром был?

— Я все гляжу на вас, товарищ Вихров, и вспоминаю, где мы с вами встречались, — отозвался Гобар.

— Вы какие курсы кончали? — спросил Вихров.

— Петроградские артиллерийские. А что?

— Ну, значит, мы где-нибудь там и встречались.

— А, так вы петроградский! Постойте, вы под Пулковом были?

— Был при штабе бригады курсантов.

Смуглое лицо Гобара приняло восторженное выражение. Он даже чуть приоткрыл рот.

— Ну вот! Точно! — вскрикнул он, весь просияв. — Я тогда с донесением приезжал, а вы спали на диване в комнате командира бригады.

Вихров рассмеялся.

— Правильно. Был такой случай.

— Да, я все собираюсь спросить, — спохватился Гобар, — вы Дундича знаете?

— Нет. Знаю только, что он командовал полком в шестой дивизии. Говорят, очень храбрый командир. А что такое?

— Я вчера слышал, что он письмо прислал. Собирается на днях вернуться из госпиталя.

— Вот тогда и увидим его.

— Мне очень хочется поскорее увидеться с ним. Люблю храбрых людей…

— Ну что, будем ужинать? — предложил Вихров. — У меня есть сало, хлеб. Чаю можно согреть.

— С большим удовольствием, — согласился Гобар. — Только, если можно, немного погодя. Я пойду посмотрю, как там устроились мои ребята.

Он надел фуражку, кивнул Вихрову и, легко ступая, вышел из хаты.

Его небольшая гибкая фигура мелькнула под окном и вдруг словно растаяла в сумраке ночи.