— Не вижу ничего плохого в том, чтобы получать письма по месту жительства. — Вскоре он будет контролировать торговлю кофе во всей Европе, поэтому сам этот разговор ниже его достоинства. — Хочешь сказать, что тебе никогда не приходилось иметь дела с голландцами? Все твои сделки, начиная с банковских услуг и кончая торговлей картинами, были только с евреями?
— Конечно нет. Не утомляй меня нелепостями. Но, мне кажется, это письмо другого характера, и я хочу знать его содержание.
— Я тоже, но я его еще не читал. — Он наклонился к брату. — Не уверен, что и ты можешь сказать то же самое… Напомню, что мы уже не в Лиссабоне, — сказал Мигель после паузы. — Здесь не требуется следить за каждым шагом брата.
— Дело не в этом. Я требую, чтобы ты открыл это письмо в моем присутствии с тем, чтобы его содержание стало известно общине.
Известно общине? Неужели Даниель сошел с ума и полагает, что Паридо посадит его в маамад?
— Может, тебе его еще и перевести? — спросил Мигель. — Что тебе больше по нраву португальский или испанский?
— Ты укоряешь меня за то, что я не владею языком иноверцев?
— С чего ты взял? Давай продолжим разговор на древнееврейском. Я уверен, ты превзошел меня в знании этого языка.
Даниель стал заливаться краской:
— Мне кажется, ты забываешься. Теперь открой письмо, пожалуйста, если тебе нечего скрывать.
— Мне нечего скрывать, кроме того, что обычно не разглашает деловой человек, — ответил Даниель, не в силах удержаться от слов, которые не мог позволить себе произносить. — Моя переписка касается только меня.
— Моя жена ждет ребенка. Я не позволю, чтобы странные голландские письма нарушали ее покой.
— Конечно. — Мигель опустил голову, чтобы скрыть насмешливую улыбку. Покой жены Даниеля, конечно, никоим образом не зависел от голландских писем, приходящих в его дом. — Если хочешь, — предложил он, зная, что ведет себя вызывающе, — я буду направлять всю свою корреспонденцию в какую-нибудь таверну. Пусть ее хозяин заботится о покое своей жены.
— Нет, — сказал Даниель излишне поспешно. — Не надо. Вероятно, мне не стоит вмешиваться в твои дела. У человека должно быть право поступать, как он считает нужным.
— Какое великодушие, — сказал Мигель, стараясь, чтобы его слова не звучали слишком саркастично.
— Я интересуюсь твоими делами из чистого любопытства. Знаешь, из братского любопытства. Например, мне хотелось бы побольше узнать об этом кофейном предприятии, о котором ты говорил.
Мигель был на грани паники:
— Я же говорил тебе, никаким кофе я не занимаюсь.
— Будем откровенны друг с другом. Я уверен, в моем доме на эту тему говорить безопасно.
— У меня нет таких планов, — сказал Мигель, выходя из комнаты, — но, если ты видишь в торговле кофе хорошие перспективы, я, пожалуй, подумаю.
Мигель прошел через кухню, где Ханна и Аннетье сосредоточенно перекладывали морковь и лук- порей с места на место, делая вид, будто готовили обед, а не подслушивали у дверей.
Спустившись к себе в подвал, он зажег несколько свечей и растер немного кофейных зерен в ступе пестиком, которые он не вернул на место на кухню и которых еще не хватились, и подогрел немного вина. Только налив смесь в чашку и поставив ее отстояться, он открыл письмо от Иоахима.
Сеньор Лиенсо!
Признаю, что во время нашего последнего разговора я был излишне горяч. Тем не менее полагаю, вы согласитесь, что мой гнев оправдан и что вы действительно должны мне больше, чем готовы признать. В связи с этим примите мои сожаления. Спешу сообщить, я рад, что мы можем заняться делом, которое послужит нашим взаимным интересам. Остаюсь к вашим услугам,
Иоахим Вагенар
Он отпил из чашки. Но кофе сейчас показался ему горьким, как пиво. Судя по всему, Иоахим спятил куда сильнее, чем Мигель мог предположить. Неужели он ничего не понял из их разговора?
Свернув письмо, он сжег его, а потом разобрал другие письма. Еще одно письмо от московского торговца, который теперь, видимо, решил писать дважды в день. Мигель не мог набраться храбрости и ответить на его назойливые просьбы. Он взял в руки новую книжечку, но сейчас приключения Очаровательного Петера не увлекали его.
Заслышав шаги на лестнице, он отложил брошюру. Подумал, что увидит Аннетье, чья глупость лишь еще больше разозлила бы его, но вместо прислуги увидел спускающуюся в подвал Ханну. У нее в руке была коптящая свеча, и она вглядывалась в тускло освещенную комнату.
— Вы здесь, сеньор? — тихо спросила она.
Мигель не знал, как ответить. Ханна никогда прежде не спускалась к нему в подвал, а в то, что она вошла без стука, он просто не мог поверить. Он мог быть раздет. Он вспомнил, что не закрыл дверь, и, возможно, Ханна увидела в этом знак готовности принять гостей. Он решил, что не допустит такой ошибки еще раз.
— Я здесь, сеньора. — Он поставил чашку с кофе и подошел к подножию лестницы. — Я вам нужен?
— Я почувствовала странный запах, — сказала она, спускаясь еще ниже. — Я хотела убедиться, что все в порядке.
Никакой запах, кроме пожара и рвоты, не мог вызвать подобной реакции. Виновником был, бесспорно, кофе. Получив кофейные зерна от Гертруды, Мигель привык к аромату кофе, но допускал, что новичку запах мог показаться странным.
— Ой, пол мокрый, — заметила Ханна. — Вы что-то разлили?
— Это вода из канала, сеньора. Наводнение бывает каждый вечер.
— Я знаю, — тихо сказала она. — Меня беспокоит, что вы можете заболеть.
— Я чувствую себя хорошо, сеньора. И лучше спать в сырости, чем в душной комнате без окон. Я справлялся у врача.
— Меня заинтересовал запах. — Она говорила сбивчиво, словно выпила слишком много вина.
Подумав, он решил, что говорит она как-то более свободно, раскрепощенно. Казалось, она хочет сказать что-то еще, но не может решиться. Он знал, что ей доставляет удовольствие его общество, что ей нравится коситься на него и болтать с ним. Но спускаться к нему в подвал — неужели она открыла в себе новые грани смелости?
— Не стоило беспокоиться, сеньора. Так пахнет всего лишь новый вид чая. Извините, что он вас побеспокоил.
— Новый вид чая! — вскрикнула она, словно именно это и хотела услышать.
Но Мигеля было трудно обмануть. Скорее, она увидела какую-то возможность. Ханна спустилась еще ниже и стояла теперь в нескольких дюймах от воды.
— Даниель говорит, что чай — это пустая трата денег, а я его обожаю.
Мигель заметил, что шарф, прикрывающий голову Ханны, немного сполз и из-под него выбился густой черный локон. Лишь недавно приобщившись к иудейским порядкам, она, вероятно, не чувствовала силу закона, воспрещающего замужней женщине показывать волосы какому-либо мужчине, кроме своего мужа. Когда Мигель только приехал в Амстердам, этот запрет показался ему странным, но теперь он настолько привык к нему, что едва ли был бы шокирован сильнее, обнажи она перед ним свою грудь, большую и представляющую для него явный интерес.
По правде сказать, эта прядь волос подействовала на него крайне возбуждающе.
— Быть может, вы захотите попробовать его как-нибудь, — сказал Мигель торопливо, что выдавало его неловкость.
