— Бу! — сказал парень и замахнулся на него элетрошоком.

Сазан закатил глаза и прыгнул солдатиком вниз.

Ему повезло. Он не нанизался на железный прут, и не ударился об автомобильную покрышку. Он всего лишь наглотался вонючей и холодной воды, и разорвал ватник о какую-то железную кочергу, высунувшуюся справа. Когда он вынырнул на поверхность, трое охранников помахали ему ручкой. Они не собирались расстреливать бродягу. Они немного позабавились за его счет, и им не грозили никакие неприятности от мертвого пьяницы, сорвавшегося с чевертого этажа, но никому не понравилось бы, если бы этот пьяница оказался нашпигован свинцом, как морковка — витамином A.

Сазан ухватился кое-как за железный прут, подтянулся, вывалился, злобно дыша, на край котлована, встряхнулся, и бросился прочь от проклятой башни. На четвертом этаже, в бликах красного заходящего солнца, охранники Севченко смотрели ему вслед и пили его бутылку.

Было ясно, что полкновник Давидюк тоже осознал преимущества незавершенного здания как высотной огневой точки, и что никакого миномета Сазан туда не пронесет.

Ужин был чрезвычайно хорош, и подавался на синих с золотым тарелках в дубовой гостиной. За ужином было много водки и мало гостей, и Севченко на удивление быстро напился. Начальник охраны, директор «Александрии», и еще какой-то человек из подведомственной холдингу компании, — а только они пятеро и сидели за столом, — настороженно наблюдали за президентом «Рослесэкспорта».

— А кстати, — вдруг спросил Севченко Сергея, — зачем вы ходили сегодня к Шакурову?

— Спрашивал о Рослесэспорте.

— И что он сказал?

— Что если я американский адвокат, и у меня есть лишние пятьдесят тысяч долларов, я могу рискнуть, купив ваших депозитных расписок.

Севченко расхохотался.

— А у вас есть лишние пятьдесят тысяч долларов?

— Нет.

— Безобразие, — сказал Севченко. — Что будем делать, товарищи? Может быть, дать товарищу милиционеру пятьдесят тысяч долларов?

Директор «Александрии» сделал неопределенное движение глазами, в том смысле, что может, можно и дать, но вот зачем?

— Вот ему, — сказал Севченко, хлопнув Сергея по плечу и показывая на молодого человека из подчиненной фирмы, — вот ему я плачу каждый месяц по шестьдесят тысяч, а зачем? Чтобы он меня продал Меррилл Линчу.

— Для размещения эмиссии, — ответил молодой человек. Он был тоже слегка навеселе.

— Цыц, — сказал Севченко, — прихвостень американских акул. Вот я возьму и передам это дело Шакурову. Представительские расходы! Я хоть за пьянки ваши не буду платить!

Молодой человек разволновался. Перспектива платить самому за свои пьянки, видимо, его не устраивала.

— Да, — продолжал Севченко, — что ты будешь делать, если я разорву с тобой контракт?

— Он обратится в международный арбитражный суд в городе Стокгольме, — сказал, улыбаясь, высокий офицер, — так записано в контракте.

— Леша, — сказал Севченко, — ты обратишься в Стокгольм?

Молодой человек молчал. По его молчанию было ясно, что в Стокгольм он не обратится.

— Сашенька Шакуров, — продолжал экс-министр, — новое поколение комсомола, — за сколько он продаст своего приятеля Сазана?

Севченко явно обращался к Сергею.

— Не очень задорого, — сказал Сергей. — Когда он был секретарем комитета комсомола школы, Сазан избил сына ангольского посла, потому что посольчонок лазил девчонкам под юбки и считал себя дипломатически неприкосновенным. Так когда Сазана исключали из школы, Шакуров заведовал собраниями и говорил, что в советской школе нет места расистам и пособникам УНИТы.

— Почему я этого не знаю? — сказал Севченко и укоризненно посмотрел на офицера. — Почему я не знаю факта такой колоссальной важности? Почему мне подсовывают какие-то бумажки с этой закорючкой, — и Севченко изобразил в воздухе знак доллара.

— Эта закорючка правит миром, — сказал молодой человек.

— Вздор. Сережа, не слушай прихвостня империалистов. Закорючка ничего не значит. Значат только отношения между людьми.

— Если закорючка ничего не значит, — сказал, улыбаясь, Сергей, — можно выплатить «Ангаре» восемьдесят миллиардов и забыть о радиоуправляемых минах.

— «Ангаре»? Банку бандита и диссидента? Ни-ко-гда!

Севченко опрокинул стопку и внимательно проследил, чтобы его собеседник сделал то же самое.

— Знаешь, Серега, что такое эти ганкины? Мы вытаскивали страну, а они ругались по голосам. Они кричали, что у них связаны руки! А у нас были связаны языки, а руки у нас были свободны, разве что когда мы рвали друг другу глотки, но они называли нас по «голосам» недочеловеками, потому что по их мнению первым признаком человека должен быть необрезанный язык… Тут в столовую прибыло жаркое из оленины, разговор прервался, а молодому человеку из «Лесинвеста» даже пришлось подвинуться, чтобы пропустить жаркое к столу. Экс-министр налил себе новую стопку, опрокинул ее и продолжал:

— Хочешь, я тебе расскажу историю моего отца? Замечательная история! Это были тридцатые годы, и