— Скоро начнем. — Сказав, она отвернулась от меня и подошла к Саманте. — Ну как мы поживаем, маленькая свинка?

— Пожалуйста, — слабым голосом проговорила Саманта, — умоляю, пожалуйста.

— Что «пожалуйста»? — переспросила Алана. — Хочешь, чтобы мы тебя отпустили? Гм…

— Нет, — ответила девушка, — нет.

— Ясно, ты не хочешь, чтобы мы тебя отпускали. Тогда чего же ты хочешь, милая? — проворковала Алана. — Что-то мне ничего не приходит в голову. — Она взяла один из очень острых на вид ножей. — Возможно, так я смогу помочь тебе объясниться, поросеночек.

И она принялась вонзать нож в торс Саманты, не очень глубоко, но с неотвратимостью машины, что делало пытку еще более ужасной. Саманта закричала и попыталась вывернуться, но веревки делали это невозможным.

— Так тебе нечего мне сказать, дорогая? Совсем нечего? — спросила Алана, когда Саманта наконец повисла на веревках, истекая жуткой алой жидкостью из слишком большого для одного человека количества ран. — Ну что ж, я дам тебе время подумать.

Алана положила нож на стол и повернулась к грилю.

— О, черт, боюсь, оно подгорело, — сказала она и, удостоверившись, что девушка смотрит на нее, взяла вилку с длинной ручкой и выбросила кусок мяса За борт.

Саманта из последних сил издала вопль отчаяния и бессильно повисла на своих путах. Алана посмотрела на нее с весельем в глазах и повернулась ко мне.

— Ты следующий, старина, — сказала она со змеиной улыбкой и отошла к борту.

Честно говоря, ее уход меня порадовал. Шоу оказалось довольно тяжелым для зрителей. Помимо того что не слишком люблю смотреть, как мучают ни в чем не повинную жертву, я понимал: Алана пыталась произвести на меня впечатление. Мне не хотелось быть следующим, и я не желал становиться едой. А придется, если Чатски не доберется сюда в ближайшее время. Я был уверен: он там, в темноте, ходит кругами, пытаясь подобрать лучшее направление для атаки, чтобы увеличить свои шансы, совершает какой-то хитрый и смертоносный маневр, на который способны только такие закаленные в боях воины, как он. И скоро он ворвется сюда под свист выстрелов. Но все же мне очень хотелось, чтобы он поторопился.

Алана все смотрела в сторону ворот. Казалось, она задумалась, и меня это устраивало. Во всяком случае, так у меня появилось время поразмышлять о моей бесцельно прожитой жизни. Очень грустно, что все вот так заканчивается, сейчас, когда я еще не успел совершить ничего важного: не записал, к примеру, Лили-Энн в школу танцев. Как она будет без меня? Кто будет учить ее ездить на велосипеде, читать сказки?

Саманта снова тихо застонала, и я взглянул на нее. Она медленно и судорожно билась в путах, как игрушка с подсевшими батарейками. Ее отец тоже читал ей сказки. Вероятно, мне не стоило повторять его опыт. Во всяком случае, Саманте его забота сослужила плохую службу. Впрочем, при настоящем положении вещей мне все равно не придется никому ничего читать. Дебора. Я надеялся, что с ней все в порядке. Несмотря на ее странное поведение в последнее время, она оставалась стойкой и живучей, но получила сильный удар по голове и выглядела совершенно безжизненно, когда ее тащили вниз.

Внезапно Алана воскликнула:

— Ага!

Я обернулся посмотреть. Группа людей появилась в луже света, отбрасываемого одним из работающих фонарей. Это была новая компания жаждущей развлечений молодежи в пиратских костюмах, и я задумался: сколько же еще людоедов может скрываться в Майами? Они возбужденно и бестолково двигались, как стая чаек, размахивая пистолетами, мачете и ножами. В центре группы я различил троих: Сезара — человека, которого Алана послала в парк, Антуана — второго телохранителя и Бобби. Они тащили волоком еще одного мужчину, который, по всей видимости, находился без сознания. За ними шел человек в черном одеянии с капюшоном, скрывавшим его лицо.

Человек, которого волокли телохранители, запрокинул голову, свет от фонаря упал ему на лицо, и я смог разглядеть его между бестолково толпящимися людоедами.

Это был Чатски.

Эйнштейн утверждал, что наше ощущение времени всего лишь фикция. Не буду притворяться, что когда-либо считал себя гением, способным это осознать, но сейчас впервые в жизни на меня снизошла хотя бы тень прозрения. Когда я увидел лицо Чатски, мир остановился. Времени больше не было. Я почувствовал себя запертым в мгновении, которое будет длиться вечно, или, возможно, персонажем живописного полотна. Силуэт Аланы, замершей у фальшборта старого аттракциона в виде пиратского корабля, ее лицо, застывшее в хищной улыбке, пять неподвижных фигур в пятне света под фонарем: Чатски с безжизненно запрокинутой головой, Бобби, тянущий его за руки, и странная фигура в капюшоне с ружьем Сезара в руках. Вокруг них — компания пиратов, которые стояли в карикатурно угрожающих позах. Никто не двигался. Я не слышал ни звука. Все остановилось и превратилось в картину под названием «Конец надежды».

Затем неподалеку, в той стороне, где была полоса препятствий, раздалась музыка, тот же ужасный, вызывающий головную боль ритм, что и в клубе. Кто-то вскрикнул, и время вновь пошло. Сначала медленно, а потом разогналось до обычной скорости. Алана отвернулась от борта, Саманта застонала, раздалось хлопанье Веселого Роджера на мачте, ему вторил невероятно громкий стук моего сердца.

— Ты кого-то ждал? — поинтересовалась Алана светским тоном. — Боюсь, он вряд ли сможет тебе помочь.

Эта мысль уже побывала у меня в голове. Как, впрочем, и несколько других, но ни одна из них не предложила ничего ценного, а лишь сообщила о том, что подвалы замка Декстера затапливает безнадежность. И эта новость звучала довольно истерично. Я все еще чувствовал висящий в воздухе аромат жарящейся на гриле плоти, и мое воображение с готовностью рисовало сюжет: незаменимого, единственного в своем роде Декстера, подрумянивающегося над углями. В сценарии, написанном по голливудским законам, именно сейчас в мою голову должна была бы прийти замечательная идея, которая помогла бы мне освободиться, схватить ружье и вырваться из плена.

Но, по всей видимости, моя история была другого рода, и мою голову не посетило ничего, кроме не слишком полезной, но неотвязной мысли: вот сейчас меня убьют и съедят. Выхода я не видел и даже не мог справиться с бесполезной истерикой, чтобы подумать о чем-то еще, кроме одного — вот оно. Конец игры, все кончено, впереди — только тьма. Я — такой замечательный — исчезну навсегда. Ничего не останется, кроме груды обглоданных костей и брошенных внутренностей, и где-то, возможно, несколько близких мне людей сохранят смутные воспоминания о человеке, которым я притворялся. Даже не обо мне настоящем, что особенно обидно. Да и то помнить они будут недолго. Жизнь пойдет своим чередом без замечательного, великолепного Декстера. И хотя это совершенно неправильно, выхода нет. Конец, все кончено, finito[31].

Странно, что я не умер от жалости к самому себе прямо у всех на глазах, но если бы от этого умирали, вряд ли кто-нибудь доживал бы до четырнадцати лет. Я выжил и увидел, как они затаскивают Чатски по шаткому трапу на палубу. Человек в капюшоне с ружьем Сезара встал у гриля, откуда он мог держать под прицелом нас обоих. Бобби и Сезар подтащили Чатски к ногам Аланы и опустили его. Он упал лицом вниз и остался лежать безжизненной подрагивающей грудой. Из его спины торчало два дротика, что объясняло дрожь. Каким-то образом они смогли обойти его и выстрелить из полицейского парализатора, а затем оглушили ударом по голове. Вот тебе и помощь профессионала.

— Какой здоровый детина, — произнесла Алана, слегка толкая его ногой, — твой друг?

— Вроде того, — мрачно сказал я. В конце концов, я рассчитывал на его помощь, а он считался специалистом в таких вещах.

— Ну что, — задумчиво проговорила она, разглядывая Чатски, — он нам не нужен. В нем одни шрамы.