заниматься сексом под угрозой пистолета. Она разведется со мной и воспитает Лили-Энн сама. А я останусь один, на улице, без жареной свинины, без Коди и Эстор, и у меня не будет даже Лили-Энн, чтобы найти хоть в ком-то утешение, — экс-папочка Деке.

Ни работы, ни семьи — ничего. Она, вероятно, отберет даже мои ножи. Чудовищно, невероятно, кошмарно. Все, что было для меня важным, летело к чертям, вся моя жизнь оказалась вытряхнутой в мусорный контейнер. И все это из-за подсыпанных наркотиков? Это более чем несправедливо. Вероятно, какие-то из этих мыслей отразились на моем лице, поскольку Саманта, все еще глядевшая на меня, принялась согласно кивать.

— Да, — сказала она, — подумай об этом.

Я посмотрел на нее и действительно подумал об этом. Кроме того, я задался вопросом, нельзя ли хоть разок разобраться с тем, кто только собирается что-то совершить. Предупредительные игры, так сказать.

Но, к счастью для Саманты, прежде чем я успел потянуться за клейкой лентой, Дебора решила вернуться к роли доброго избавителя невинной жертвы.

— Ладно, — сказала она, — все это может подождать. А сейчас давай лучше отвезем тебя домой, к родителям.

Дебора положила руку Саманте на плечо. Естественно, та немедленно ее стряхнула, как какое-то мерзкое насекомое.

— Отлично, — ответила она, — дождаться не могу.

— Пристегни ремень, — сказала ей Дебора и, как будто вспомнив о чем-то незначительном, обернулась ко мне: — Думаю, ты можешь поехать с нами.

Я уже хотел сказать, чтобы она не беспокоилась, я вполне могу остаться здесь и покормить комаров, но вовремя вспомнил, что с сарказмом у нее всегда были некоторые проблемы, поэтому просто кивнул и пристегнулся.

Дебора вызвала диспетчера и сообщила ему:

— Альдовар у меня, я везу ее домой.

Саманта вполголоса выругалась, и Деб посмотрела на нее с выражением, напоминавшим нервный тик, которое, вероятно, должно было выглядеть как сочувственная улыбка. Затем она тронулась с места, и следующие полчаса с небольшим у меня была возможность в деталях вообразить, как вея моя жизнь рассыпается на миллион осколков. Картина оказалась невероятно грустной: Деклассированный Декстер, лишенный любовно созданной маскировки и всех прочих удобств, выброшенный нагишом в холодную ночь. И самое неприятное — я не видел способа избежать этого. В холодильнике я вынужден был на коленях умолять Саманту просто ничего не делать и предоставить мне возможность сбежать, а ведь тогда она не была враждебно настроена. Теперь, когда она злилась на меня, я никак не мог убедить ее промолчать, разве что и вправду зарезать. Ее невозможно даже вернуть людоедам. Кукаров мертв, остальные арестованы или в бегах — ее попросту некому будет съесть. Картина скорбная, но ясная: мечты Саманты пошли прахом, она обвиняла в этом меня и страшно отомстит, а я ничего не смогу ей противопоставить.

Не то чтобы я так уж любил иронию, но не заметить ее количество в сложившейся ситуации становилось трудно. Неужели, после всех моих развлечений, погубить меня должны обиженная девица и бутылка воды? Это была такая тонкая шутка, что только французы смогли бы оценить ее по достоинству.

Чтобы подчеркнуть справедливость моих предчувствий и собственную решимость, Саманта каждые несколько миль долгого скорбного пути к ее дому поворачивалась ко мне и пыталась испепелить меня взглядом. И в подтверждение того, что даже в самой худшей из шуток концовка всегда бывает интересной, как только мы свернули к дому Альдоваров, Дебора выругалась. Я наклонился вперед и сквозь лобовое стекло увидел перед их домом настоящую ярмарку.

— Чертов сукин сын, — сказала она, ударив ладонью по рулю.

— Кто? — поинтересовался я. Должен признаться, я был рад, что плохо не только мне.

— Капитан Мэттьюз, — прорычала она, — как только я сообщила диспетчеру, он собрал тут всю эту чертову прессу, чтобы обнять Саманту перед камерой и еще раз похвастаться своим чертовым подбородком.

Разумеется, как только Дебора остановилась перед домом Альдоваров, капитан Мэттьюз как по волшебству возник рядом с дверью пассажира, помог все еще мрачной Саманте выбраться из машины под сверкание вспышек и восхищенные крики орды репортеров. Капитан обнял ее за плечи и властным жестом велел толпе расступиться и дать им пройти — момент, который должен быть отмечен в анналах иронии. Ведь именно Мэттьюз их сюда и вызвал, и именно для того, чтобы они увидели этот момент, а теперь делал вид, будто хочет, чтобы все они ушли, пока он будет утешать Саманту. Я был настолько восхищен его талантом, что за целую минуту только два или три раза вспомнил о своем мрачном будущем.

На Дебору спектакль произвел куда меньшее впечатление. Она шла в кильватере Мэттьюза и злобно ухмылялась, отбрасывая с дороги каждого репортера, которому не хватило ума убраться с ее пути. Выглядела она так, будто ее собирались пытать. Я последовал сквозь толпу за этой веселой компанией до самой двери, где уже стояли мистер и миссис Альдовар, ожидавшие возможности поприветствовать свою блудную дочь объятиями, поцелуями и слезами. Сцена выглядела невероятно трогательной, и капитан Мэттьюз исполнил свою роль так блестяще, словно репетировал несколько месяцев. Он встал рядом с семьей и широко улыбнулся всхлипывающим родителям и хмурящейся Саманте. Наконец, увидев, что внимание репортеров начинает ослабевать, он вышел вперед и поднял руку.

Перед тем как обратиться к толпе, он наклонился к Деборе и сказал:

— Не беспокойся, Морган. В этот раз я не заставлю тебя ничего говорить.

— Да, сэр, — проговорила она сквозь зубы.

— Просто постарайся выглядеть скромной, но гордой своим поступком, — проинструктировал он Деб, похлопал ее по плечу и улыбнулся ей под щелканье затворов.

Дебора оскалилась в ответ, и он повернулся к толпе.

— Я говорил вам, что мы ее найдем, — прорычал он, пытаясь казаться образцом мужественности, — и мы ее нашли! — Он обернулся к Альдоварам, и фотографы смогли запечатлеть его в качестве их защитника. Затем он развернулся к толпе и произнес речь, восхвалявшую его заслуги. Разумеется, он ни слова не сказал ни о страшной жертве, которую принес Декстер, ни о рвении Деборы, но нельзя же было ожидать от него так много. Речь предсказуемо затянулась, но в конце концов Альдовары вошли в дом, журналистам надоел капитанский подбородок, и Дебора, за руку оттащив меня к машине, довезла до дома.

Дебора молчала, пока мы ехали к шоссе Дикси, где свернули на юг к моему дому, но постепенно рассерженное выражение покинуло ее лицо, а руки на руле немного расслабились.

— В любом случае, — произнесла она наконец, — самое главное, что мы нашли Саманту.

Моя сестра обладала восхитительной способностью находить «самое главное» в любом вопросе, но я был обязан указать ей на ошибку, так как она забыла упомянуть меня.

— Саманта не хотела, чтобы ее нашли. Она хочет быть съеденной.

Дебора покачала головой:

— Никто не может этого хотеть. Вероятно, она это сказала, поскольку у нее в голове сейчас черт знает что и она идентифицирует себя с ублюдками, которые ее похитили. Но желать, чтобы ее съели? — Она состроила кислую гримасу и покачала головой. — Брось, Деке.

Я мог бы сказать ей о своей уверенности, и она убедилась бы в этом, если бы поговорила с Самантой хоть пять минут. Но коль скоро Дебора пришла к какому-то решению, то без письменного приказа высокопоставленного полицейского чиновника она не передумает. А я, честно говоря, сомневаюсь, что мне удастся таковой достать.

— Кроме того, — продолжила она, — сейчас она дома с родителями, и они наверняка постараются найти ей психолога или еще что-нибудь сделать. Для нас сейчас самое главное — покончить с этим: найти