— Поторопись, пожалуйста, Кортни, я не намерена ждать целый день. Ты еще обещала помочь мне выбрать материал для нового платья.

Кортни обернулась через плечо на Матти Кэйтс, сидевшую на перевернутом бочонке для стирки, и фыркнула:

— Если уж ты так торопишься, иди сюда и помоги мне развесить простыни.

— Ты что, шутишь? Да меня дома ждет стирка! А у Пирса такие тяжелые штаны! Нет, мне надо приберечь силы. Если я начну работать сейчас, то у меня руки отсохнут. И зачем только я вышла замуж за такого здоровенного мужика?

— Может, потому что любишь его? — усмехнулась Кортни.

— Возможно, — отозвалась Матти.

Матти Кэйтс была на редкость противоречива. Маленькая голубоглазая блондинка, обычно приветливая и бойкая, иногда вдруг замыкалась и уходила в себя. При всей кажущейся независимости, а порой и такой же властности, как у Сары, в глубине ее души таились неуверенность и сомнения, о которых знали лишь ее ближайшие подруги. Кортни была одной из них.

Матти твердо верила, что жизнь дает человеку то, что он сам вложил в нее, и что каждый волен вести себя по собственному разумению. Она частенько повторяла: «Если сам о себе не позаботишься, то никто о тебе не позаботится».

Матти личным примером доказала справедливость своей философии, преодолев нерешительность и завоевав Пирса Кэйтса два года назад, когда он, как и многие другие, приударял за Кортни.

Матти никогда не держала зла на подругу за то, что та когда-то нравилась Пирсу. Она искренне радовалась чудесному превращению Кортни из гадкого утенка в прекрасного лебедя и находила забавным, что мужчины, прежде почти не замечавшие Кортни, теперь из кожи вон лезли, стараясь завоевать ее расположение.

Иногда Матти думала о Кортни как о собственном творении. Конечно, не о ее красоте, которая стала гораздо заметнее, когда Кортни подросла на несколько дюймов, а тяжелая работа согнала с ее тела остатки детского жирка. Но Кортни уже не была такой застенчивой и пугливой, как раньше, и уже не считала удары судьбы заслуженной карой. Эти перемены внесла сама жизнь, но Матти радовалась, что и она наделила подругу толикой смелости.

Кортни теперь даже возражала Cape — не всегда, но гораздо чаще, чем раньше. Даже Матти не удавалось совладать с подругой, ибо Кортни начинала понимать, каким мужеством наградила ее природа.

Кортни поставила пустую корзину для белья в корыто рядом с Матти.

— Ну, мисс Нетерпение, пойдем!

— Может, все-таки переоденешься и причешешься?

Кортни потянула за ленту, которая стягивала ее длинные каштановые волосы, и пригладила свои локоны.

— Вот так! Матти засмеялась:

— Да, пожалуй, тебе не стоит переодеваться — твои старые платья все равно смотрятся лучше, чем мои самые нарядные ситцевые.

Щеки Кортни слегка порозовели, но она отвернулась, чтобы Матти этого не заметила. Она до сих пор носила платья, купленные четыре года назад, когда она впервые приехала в Рокли. Эти платья давно были не по ней, да и светло-пастельные цвета больше подошли бы девочкам помладше. Хорошо, что старая одежда еще налезала на нее. Некоторые платья ей пришлось удлинить, но это не имело значения.

И все же старая одежда Кортни из шелка и муслина, крепдешина и мохера, воротнички из тонкого кружева, фишю, баски, даже летние и зимние пелеринки из превосходного бархата были диковинкой в Рокли. Кортни не любила выделяться. На нее и без того обращали внимание.

Когда молодой кузнец Ричард сделал ей предложение, Кортни так удивилась и обрадовалась, что чуть не кинулась к нему в объятия. Ей сделали предложение — самое настоящее, как и положено! Она уж думала, что никогда не дождется этого. Но оказалось, что кузнецу просто нужна жена. Он не любил Кортни. Она тоже не любила его, как не любила и Джуда Бэйкера, Билли и Пирса — всех, кто хотел жениться на ней. А уж тем более Рида Тэйлора, который сейчас домогался ее и считал свою победу предрешенной.

— Матти, ты слышала когда-нибудь о мистере Чандосе?

Кортни вспыхнула, сама удивившись своему вопросу. Они направлялись к гостинице, и Матти задумчиво ответила:

— Трудно сказать. Похоже на имя из твоих уроков истории. Может, так звали одного из древних рыцарей, о которых ты мне рассказывала?

— Да, звучит похоже.

— Еще в нем слышится что-то испанское. А почему ты спрашиваешь?

— Да просто так, — пожала плечами Кортни.

— Ну-ка выкладывай, где ты слышала это имя, — потребовала Матти.

— Сегодня утром он остановился в нашей гостинице. И я подумала, не знаешь ли ты чего-нибудь про него.

— Еще один бандит, да?

— Похоже, так.

— Что ж, если он пожилой, спроси у Чарли и Снаба. Им известны все бандиты. А уж они-то любят посплетничать.

— Он не пожилой. Ему лет двадцать пять или двадцать шесть.

— Тогда они вряд ли его знают. Но если тебе интересно, скольких людей он убил…

— Матти! Мне совсем не интересно знать такие вещи.

— Да? Тогда что же ты хочешь услышать?

— Да ничего. Совсем ничего.

— Ну так зачем же спрашиваешь о нем? — Через секунду она шепнула:

— Это он?

Сердце Кортни подпрыгнуло, но она тотчас успокоилась. На другой стороне улицы, перед салуном Рида, стоял, прислонившись к фонарному столбу, один из двух бандитов, недавно приехавших в городок.

— Нет, это Джим Уорд, — объяснила Кортни. — Он явился сюда вчера еще с одним типом.

— Джим Уорд? Вот это имя мне определенно знакомо! Кажется, я видела его на одном из тех плакатов