Флора обернулась и сделала музыку громче.

The steak is cold, but it's wrapped in plastic.

Правильно. Главное — упаковка.

Гроза, зарядившая с полчаса тому назад, создавала помехи на линии, и Флора никак не могла подсоединиться к Интернету. Она набрала Эльви, но телефон не отвечал. Тогда Флора позвонила Петеру, и он тут же взял трубку.

— Петер слушает.

Он почти шептал.

— Привет, это я, Флора. Чего там у тебя такое?

— Полиция. Опять народ гоняют.

Несмотря на то, что его было еле слышно из-за помех, Флора различила ненависть в его голосе.

— Зачем?

Петер фыркнул, и в трубке затрещало.

— Зачем? Я-то откуда знаю. Нравится, наверное.

— Ты хоть мопед-то спрятал?

— Да. Но велики все смели.

— Да ты что?!

— Ну. Никогда еще столько не было. Восемь нарядов и автобус. Всех вывозят. Подчистую.

— И тебя?

— Нет. Все, не могу сейчас говорить, а то засекут. Давай созвонимся.

— Ага, ты там...

В трубке раздались гудки.

—...держись.

Первая молния рассекла небо над районом Норрмальм. Давид стоял, уставившись на пакет малины в морозилке. Удар грома вывел его из забытья. Запихнув малину на нижнюю полку, он вытащил хлеб.

Замороженные тосты. Срок годности — до 16 августа. Когда он покупал этот хлеб неделю назад, все еще было нормально. Жизнь состояла из цепочки дней с обычными радостями и печалями. Давид захлопнул дверцу морозилки и снова застыл, уставившись теперь на упаковку с хлебом.

Сколько?

Сколько дней, недель или даже лет должно пройти, прежде чем он сможет вспомнить хоть что- нибудь хорошее после гибели Евы? И возможно ли это вообще?

— Пап, смотри!

Магнус сидел за столом и указывал пальцем куда-то за окно. Тонкая полоса, будто прочерченная мелом на черной доске неба, вспыхнула и погасла. В ночной тиши раздался запоздалый раскат грома. Посчитав про себя секунды между вспышкой и раскатом, Магнус сообщил, что гроза идет в трех километрах от дома. Дождь лил как из ведра, барабаня по стеклам.

Давид вытащил из пакета пару заледеневших кусков хлеба и засунул их в тостер — нужно было приготовить Магнусу что-нибудь поесть. Соус к спагетти, приготовленный на ужин, подгорел, так что они совершенно не наелись. После ужина они в четвертый раз пошли смотреть «Шрека», и Магнус съел полпакета чипсов, а Давид выпил три бокала вина.

Дом вздрагивал от оглушительных раскатов грома, гроза все приближалась. Давиду удалось уговорить Магнуса съесть бутерброд с сыром и мармеладом и запить его стаканом молока. Магнус казался ему то неодушевленным механизмом, требующим постоянного ухода, то единственной живой душой на этой земле. Выпив, он стал склоняться к последнему варианту и теперь еле-еле сдерживал слезы при виде сына.

Магнус пошел чистить зубы. Стоило ему выйти из комнаты, как Давида охватила паника. Он допил остатки вина прямо из бутылки и, облокотившись на стол, уставился в раздираемое молниями небо.

Через пару минут Магнус вышел из ванной и встал рядом.

— Пап, а почему свет быстрее звука?

— Ну, потому что... — Давид устало провел ладонями по лицу. — Потому что... Хороший вопрос. Не знаю. Спроси... — Давид прикусил язык, чуть было не сказав: «Спроси маму». Вместо этого он сказал: — Тебе пора спать.

Он уложил Магнуса в постель, но рассказывать сказку был уже не в состоянии. Тогда Магнус попросил почитать ему вслух, и Давид открыл сказку про леопарда, потерявшего пятно со своей шкуры. Магнус уже знал ее наизусть, но каждый раз неизменно смеялся на том месте, когда леопард начинал пересчитывать свои пятна, не досчитываясь одного.

Читать с выражением у Давида не было сил. Он попытался изобразить удивление леопарда, но, услышав натянутый смех сына, тут же прекратил и продолжил читать как есть. Когда сказка закончилась, они надолго замолчали. Давид уже собрался потихоньку выйти из комнаты, когда Магнус произнес:

— Пап?

— Да.

— А мама будет у нас жить?

— В каком смысле?

Магнус свернулся калачиком, подтянув ноги к животу.

— Ну, пока она мертвая?

— Нет, она вернется, когда выздоровеет.

— Я не хочу, чтобы она с нами жила, пока мертвая.

— Она и не будет.

— Честно?

— Да.

Давид наклонился над кроватью и поцеловал Магнуса в щеку. Обычно Магнус уворачивался и корчил рожи, но на этот раз он лежал смирно, подставив лицо для поцелуя. Давид выпрямился. Магнус нахмурил лоб, словно собираясь о чем-то спросить. Давид подождал. Магнус посмотрел ему в глаза:

— Папа? А ты сможешь без мамы?

Давид почувствовал, как у него сводит скулы. Шли секунды, а он так и не мог вымолвить ни слова. Какой-то голос в подсознании вопил: ответь же, ну ответь, ты же его пугаешь! — но он только выдавил из себя через силу:

— Спи, сынок. Все будет хорошо.

Давид оставил дверь в спальню открытой, зашел в ванную и открыл кран, надеясь, что шум льющейся воды заглушит его плач.

Сколько раз представлял себе, что будет, если Ева умрет. Пытался представить. Нет, не так. Сколько раз эта мысль закрадывалась ему в голову. Несчастный случай — с кем не бывает, вон в газетах каждый день — статьи, фотографии. Один на дороге разбился, другой в озере утонул, третьего лавина накрыла.

Он представлял себе тягостную лямку быта с его повседневными заботами и обязательствами, воображал, как со временем жизнь его снова начнет обретать смысл. Но теперь, когда это случилось, Давид испытывал боль, какой и вообразить себе не мог.

Папа? А ты сможешь без мамы?

Ну как может восьмилетний ребенок до такого додуматься?

Давид сполз на пол, уткнувшись головой в край ванны, постепенно наполняющейся водой. Может, и зря он пытался скрыть свое горе от Магнуса. Но Ева же не мертва, — значит, рано ее оплакивать. Но и не жива, а значит, поздно надеяться. Что ему еще оставалось? Ничего.

Он выключил воду и вытащил пробку из ванной. На кухне он открыл новую бутылку вина. Не успел он