Как же это случилось? Когда она успела превратиться из матери в прислугу, в то время как ее отец взял на себя всю заботу о том, кто некогда был ее сыном?
В воздухе стояла духота, предвещающая грозу. Анна взглянула на небо. Действительно, над морем оно было подернуто белой дымкой, а со стороны суши надвигалась темная туча. Казалось, вся природа дрожит от нетерпения. В траве громко стрекотали кузнечики, радуясь приближению дождя.
Анна была на грани обморока. Она больше месяца жила, словно в вакууме, сведя к минимуму слова и жесты, чтобы, не дай Бог, жизнь снова не пустила в ней корни, которые со временем разорвут сердце в клочья. Больше месяца она жила, как в могиле.
И вдруг на нее обрушивается все сразу: возвращение Элиаса, допросы полицейских, побег — необходимость постоянно двигаться, говорить, что-то решать. Она растерялась, и ее просто задвинули в сторону. Отец все решил за нее, а ей оставалось только послушно следовать за ним. Бросив сумки, Анна повернулась и направилась в лес.
Под ногами шуршали сухие прошлогодние листья, голые корни сосен выступали из-под мягкой почвы, пружиня под ногами. Гул паромов тревожной нотой нарушал спокойствие леса. Анна бесцельно брела куда- то в сторону моря, к болотам.
В воздухе витал кисловатый запах раскаленной на солнце хвои и слежавшегося ила, и вскоре Анна вышла на мшистую поляну. Даже мох, обычно бархатисто-темный от обилия влаги, сейчас высох, став бледно-зеленым, местами бежевым. При каждом ее шаге он похрустывал, а ноги утопали, словно в снегу.
Она осторожно двинулась к середине поляны. Кроны деревьев сплелись ветвями над небольшим болотцем, так что сюда едва проникали солнечные лучи. Анна дошла до середины поляны и легла на землю. Мягкий мох принял ее в свои объятья. Она устремила взгляд в шелестящую над головой листву и забылась.
Сколько же она так лежала? Полчаса, час?
Она бы пролежала и дольше, если бы не крики отца: «Анна! Анна-а!»
Анна поднялась с земли, но отвечать не стала. Она прислушалась к своим ощущениям — кожа еще помнила прикосновение мха. Контур ее тела все еще вырисовывался там, где она лежала, но мшистый покров, издав почти явный вздох, уже стал принимать свою изначальную форму.
Она сбросила кожу. По крайней мере, так ей казалось. Анна почти удивилась, не увидев на мшистой земле своей старой, сморщенной оболочки. Ощущение было таким реальным, что она даже засучила рукав футболки, чтобы убедиться, что татуировка на месте.
Татуировка была на месте. «Rotten to the bone»[29], — было выведено у нее на правом плече мелкими печатными буквами. Из какой-то дурацкой гордости Анна не стала сводить ее лазером, хотя вот уже двенадцать лет, как окончательно порвала с тем миром, к которому некогда принадлежала.
— Анна!..
Она подошла к краю болотца и прокричала в ответ:
— Я тут!
Из-за деревьев показался Малер. Он замер у кромки мха, как будто это были зыбучие пески, и упер руки в боки.
— Где ты была?
Анна махнула рукой на середину поляны:
— Там.
Нахмурившись, Малер окинул взглядом мшистое болотце.
— Я перенес вещи в дом, — произнес он.
— Хорошо, — ответила Анна и направилась в сторону дома, не дожидаясь отца. Малер догнал ее и положил руку ей на плечо.
— У тебя такой вид... — только и произнес он.
Анна не ответила. Она почти парила над землей. Ее наполняло какое-то удивительно хрупкое чувство, и она боялась его спугнуть, испортив все словами. Они продолжили путь к дому молча, и Анна была благодарна отцу за то, что он не пытался ее сейчас воспитывать, как в детстве. За то, что оставил в покое.
На столике в изголовье кровати Элиаса были уже приготовлены пакетик с глюкозой, соль, чайник с водой, мерный стаканчик и два шприца. Никакого улучшения Анна не замечала. Малер укрыл Элиаса чистой белой простыней. Две тонкие иссохшие ручки напоминали птичьи лапки. Перед ней лежал труп. Труп ее сына. Может, если бы он открыл глаза и посмотрел на нее, все бы изменилось, но под неплотно сомкнутыми веками скрывались лишь две мертвые бусины, напоминающие высохшие контактные линзы. Пустота.
Возможно, у них все еще был шанс что-то изменить, — по крайней мере, так считал отец. Но даже если он был прав, то путь этот казался настолько долгим, что Анна совершенно не представляла ни с чего начинать, ни чем все это закончится. Элиас умер. Перед ней лежала лишь пустая оболочка, оставшаяся от ее любимого мальчика, память о котором ей так хотелось сохранить.
Малер подошел и встал рядом.
— Я дал ему раствор глюкозы. Он выпил.
Анна кивнула, присела на корточки возле кровати.
— Элиас? Элиас, это мама.
Элиас не шевелился — непонятно было, слышит ли он ее вообще. Почувствовав, как внутри все опять начинает дрожать, Анна стремительно встала и вышла.
Запах свежего кофе на кухне привел ее в чувство.
Конечно же, она будет о нем заботиться, делая все, что от нее зависит. Но она не станет тешить себя надеждой вернуть сына, не позволит себе даже думать о том, что где-то в недрах этой ссохшейся мумии, как в тюрьме, может томиться ее мальчик. Потому что тогда она действительно сойдет с ума. Такой боли она не вынесет.
Анна разлила кофе по кружкам и поставила на стол. Она окончательно успокоилась. Теперь можно было поговорить. Затянутое облаками небо за окном становилось все темнее. Ветер колыхал кроны деревьев. Анна взглянула на отца.
Вид у него был усталый. Мешки под глазами казались заметнее, чем обычно, на лице пролегли скорбные морщины, щеки обвисли, словно их притягивало к земле.
— Пап, может, тебе отдохнуть?
Малер замотал головой.
— Некогда. Только что звонил в редакцию — меня кое-кто разыскивал, муж той женщины... ну, неважно. Короче, они просят еще что-нибудь написать, я сказал, что там видно будет... и потом, нужно еще купить еду, вещи там всякие...
Он пожал плечами и вздохнул. Анна отхлебнула кофе и поморщилась — отец всегда делал его слишком крепким. Она ответила:
— Хочешь, поезжай. Я с ним побуду.
Малер посмотрел на дочь. Его покрасневшие глаза превратились в щелочки.
— А ты справишься?
— Конечно справлюсь.
— Точно?
Анна со стуком поставила кружку на стол.
— Я знаю, ты мне не доверяешь. Так же, как и я тебе. Это у нас семейное. Но я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
Она встала и подошла к холодильнику, чтобы долить молока в кофе. Как и следовало ожидать, холодильник оказался пуст. Когда она вернулась к столу, Малер выглядел еще более поникшим.
— Я просто хочу, чтобы все было хорошо.
Анна кивнула:
— Я в этом не сомневаюсь. Но только чтобы непременно по-твоему. Так, как задумал ты, по своему
