— Ладно, отведите своего товарища в казарму. У него ничего не сломано, кровотечений нет, в общем, завтрашний день он кое-как переживет. А к началу следующей недели снова будет чувствовать себя совершенно нормально. — Затем он повернулся к Горду. — Прими один из тех порошков, что я тебе дал, перед сном, а другой утром. Ты будешь немного больше обычного хотеть спать, но на занятиях высидишь. И ешь поменьше, кадет! Если бы ты не был таким толстым, то смог бы дать им отпор или по крайней мере убежать. Предполагается, что ты должен выглядеть как солдат, а не как хозяин таверны!

Горд промолчал, только еще ниже опустил голову. Я поморщился: слова доктора показались пусть и правильными, но слишком резкими. Горд медленно поднялся с кровати и я почти чувствовал его боль. Он тихонько застонал, одергивая измазанный землей мундир, к зеленой ткани которого кое-где прилипли сосновые иголки. Он не мог так испачкаться на ступеньках библиотеки. Горд потянулся к пуговицам, словно собрался их застегнуть, но потом бессильно уронил руку.

— Вам не нужно было за ними посылать, сэр. Я бы и сам дошел.

Больше он ничего не сказал. Когда мы со Спинком попытались помочь ему встать, он сердито дернул плечом, сам поднялся на ноги и, слегка покачнувшись, направился к двери. Мы последовали за ним. Доктор смотрел нам вслед.

Мы вышли наружу, и оказалось, что дождь прекратился, но голые ветви деревьев яростно раскачивались на ветру.

— Что с тобой случилось? Куда ты ходил и почему ушел? Горд промолчал, и тогда Спинк добавил:

— Я победил Триста. Он передо мной извинился. Он бы и перед тобой извинился, если бы ты там был.

Горд никогда не умел ходить быстро, а сейчас и вовсе плелся, едва переставляя ноги. Наконец он соизволил ответить, и мне пришлось повернуться к нему, чтобы услышать тихие слова сквозь завывания ветра.

— Понятно. И это все решает, так? Твоя победа и его извинения навсегда положили конец его насмешкам и презрению, которое он ко мне испытывает. Спасибо, Спинк.

Я впервые слышал, чтобы Горд говорил с таким сарказмом и горечью. Мы со Спинком одновременно остановились. А Горд продолжал идти вперед, придерживая руками кое-как запахнутый мундир, чтобы хоть немного защититься от пронизывающего ветра.

Мы переглянулись, а затем поспешили за ним. Спинк схватил Горда за локоть.

— Я хочу знать, что на самом деле произошло, — настаивал он. — Я хочу знать, почему ты ушел из комнаты, никому ничего не сказав.

Неожиданно я подумал, что мне не понравятся ответы на эти вопросы.

Горд стряхнул руку Спинка и, продолжая медленно брести, все так же негромко ответил:

— Я ушел, потому что не хотел стать свидетелем того, как кто-нибудь из вас нарушит правила Академии. Потому что, следуя кодексу чести, я должен был бы об этом сообщить. — Голос его звучал напряженно, но я так и не понял, от боли или от гнева. — Случилось же со мной следующее: я пошел в библиотеку и обнаружил, что она закрыта. Затем упал с лестницы. А потом Колдер сбегал к доктору и доложил, что он меня нашел. Из лазарета подоспели санитары и забрали меня. Когда доктор попросил меня назвать двух кадетов, которые могли бы отвести меня в казарму, я назвал вас. Но только потому, что иначе он не отпустил бы меня из лазарета. А мне очень хочется уехать завтра вечером в карете с гербом моей семьи на дверцах.

Горд шел очень нетвердой походкой, но мы, как ни странно, двигались с ним в ногу.

— За что ты на меня злишься? — едва слышно спросил Спинк.

Я хотел-таки выяснить, что на самом деле с ним произошло, но промолчал, понимая, что, пока эти двое не разберутся между собой, я ответа не получу.

— А ты не понимаешь?

На самом деле это был вовсе не вопрос, Горду нужно было услышать признание Спинка в том, что он так ничего и не осознал.

— Нет! Я думал, ты будешь благодарен за то, что я за тебя вступился, когда тебе самому не хватило характера показать Тристу, что почем! — Спинк уже не мог сдерживать гнев.

Горд молчал на протяжении целых десяти шагов. Когда он заговорил, я понял, что он потратил это время на то, чтобы взять себя в руки и подобрать правильные слова.

— Я взрослый человек, Спинк. Да, я толстый, и, возможно, это недостаток, а может быть, добрый бог хотел, чтобы я был именно таким. Но я не ребенок и в состоянии сам разобраться со своей жизнью. Ты считаешь, что я должен сражаться с теми, кто жесток. Доктор сказал, что я должен измениться, чтобы у них было меньше поводов ко мне цепляться. А вот я думаю, что мне не следует делать ни того ни другого.

Горд остановился на мгновение, а потом свернул с дорожки и прошел по замерзшей лужайке к большому дубу. Прислонившись к его мокрому стволу, он попытался отдышаться. Мы молчали, сверху, с голых веток, на нас падали тяжелые капли. Я посмотрел на Горда, и в голове у меня промелькнуло воспоминание о воспоминании, как будто увидел что-то — или кого-то. А потом он снова заговорил, и туманный образ исчез.

— Я думаю, что измениться должны те, кто издевается над другими. Я не питаю никаких иллюзий на свой счет. В драке Трист легко меня победит. А одержав верх, станет использовать победу для того, чтобы оправдывать все свои последние действия. Он считает, что мой внешний вид определяет то, как он имеет право со мной обращаться. А ты уверен, что, победив его в банальной драке, что-то ему доказал. Но это не так. Ты лишь продемонстрировал свое с ним единодушие касательно того, что правила устанавливает более сильный.

Я так не считаю. Если я попытаюсь жить по вашим правилам, я потерплю поражение, а это в мои планы не входит. Значит, я не стану размахивать кулаками, будь передо мной Трист или кто-либо другой. Я одержу победу иначе.

Мы молчали. Меня поразило, что эти храбрые слова исходят от неуклюжего толстяка, который стоял, привалившись к дереву, и никак не мог перевести дух. Думаю, Спинку пришла та же мысль, потому что он проворчал:

— Мы военные, Горд. Солдат должен стремиться к тому, чтобы быть физически сильнее своего противника. Ведь именно так мы поддерживаем нашего короля и защищаем страну.

Горд собрался с силами, чтобы продолжать путь, и мы пошли вслед за ним обратно на дорожку. Ветер еще больше усилился, и первые тяжелые капли предупредили, что скоро снова польет дождь. Я хотел прибавить шагу, но сомневался, что Горд сможет идти быстрее. В окнах казарм, этаж за этажом, начал гаснуть свет, и я знал, что, если мы вернемся в Карнестон-Хаус после отбоя, сержант Рафет задаст нам парочку очень неприятных вопросов. Мне совсем не хотелось получить еще несколько взысканий, но, сжав зубы, я сказал себе, что ради дружбы со Спинком выдержу все.

Снова зазвучал голос Горда, но теперь мне показалось, что он заметно окреп:

— На самом примитивном уровне армия и кавалла — это действительно в первую очередь физическая мощь. И я не стану с этим спорить. Но волею доброго бога я родился сыном- солдатом, а волею короля мой отец стал аристократом, значит, мне суждено стать офицером. И физическая сила тут ни при чем, Спинк. Ни один офицер не сможет одержать победу, если за ним не пойдут его люди. Командир ведет за собой собственным примером и используя свои мозги. С мозгами у меня все в порядке, и я не намерен сам себя загонять в ситуацию, которая станет примером того, что меня можно избить и, таким образом, сломить. И ты не смей. Если тебе опять приспичит драться с Тристом, знай, что ты дерешься не за меня, а за себя. Ты пытаешься спасти свою бедную гордость, страдающую оттого, что тебе приходится принимать помощь от толстяка. В твоей голове плотно засела мысль, что сие почему-то тебя дурно