— А если ты не подметешь с пола остатки твоих «цветочков», мы получим очередное взыскание во время обхода спален, — безжалостно сказал Спинк.

Я быстро подмел пол и вымыл руки, пока остальные ждали меня в учебной комнате. К ночи мне удалось убедить себя, что глупо думать, будто мой сон был вещим, да и вообще не стоит придавать произошедшему такое уж значение. Мне было неловко писать Карсине, что ее подарок по дороге превратился в пыль, но я дал себе слово всегда быть с ней честным. Прежде чем лечь спать, я несколько раз перечитал ее послание, стараясь запомнить каждую фразу, и даже потихоньку, чтобы никто не видел, поцеловал подпись в конце. Только после этого я уговорил себя спрятать письмо под подушку. Засыпая, я обещал себе увидеть во сне мою будущую невесту, но если мне что-нибудь и снилось, я ничего не помню.

С начала учебного года минуло уже больше двух месяцев, и я решил, что моя жизнь наконец обрела вполне предсказуемый распорядок. «Посвящение» осталось позади, и мне удалось не попасть в первую волну отчислений. За потрясением от случившегося последовал период тяжелой депрессии, охватившей всех без разбора. Но постепенно она отступила, поскольку ни одна группа молодых людей не может пребывать в мрачном настроении слишком долго. Мне кажется, мы дружно решили забыть о том, что произошло, и отдать все силы учебе. Мои оценки по всем предметам были выше средних, и я стал первым учеником на уроках инженерного дела.

Всякий раз, когда Карсина навещала мою сестру, она умудрялась прислать мне теплое и ласковое письмо. Я наслаждался обществом своих друзей, и мои трудности ограничивались тем, что я продолжал иногда гулять по ночам, а также еще больше вырос и мне стали жать сапоги. Приближалась зима, и порой случались морозные дни, а потом вдруг пронзительно-голубое небо серело, и начинался ледяной дождь. Занятия у камина по вечерам стали казаться вполне приятным времяпрепровождением. На некоторое время в нашей жизни воцарились мир и покой.

Совет лордов, который должен был состояться в этом месяце, принес мне двойное разочарование. Дозоры всех курсов состязались между собой в умении слаженно действовать в конном строю, чтобы выяснить, кому выпадет честь принять участие в торжественном параде по случаю приезда в Старый Тарес цвета гернийский аристократии. «Всадников» Карнестон-Хауса сочли, к сожалению, далеко не лучшими. Мы были первокурсниками и не могли особенно ни на что рассчитывать, однако рассчитывали. Вторым разочарованием стало известие о том, что моего отца в этом году на Совете лордов не будет, поскольку дома возникли неотложные дела. Насколько я понял, укрощенные беджави стали воровать скот у наших соседей и никак не могли понять, почему это не нравится отцу. В итоге ему пришлось остаться, чтобы образумить жителей равнин и договориться с возмущенными скотоводами.

Честно говоря, я немного завидовал другим кадетам, ибо почти всем предстояло встретиться с отцами и старшими братьями или другими членами своих семей, которые приедут в Старый Тарес. Нам обещали дать отпуск на несколько дней, дабы мы могли навестить родных. Правда, не все из нас получили приглашения. Горд и Рори оказались среди счастливчиков. Отцы Нейта и Корта собирались приехать вместе и привезти с собой семьи, и друзья были в неописуемом восторге от мысли, что они увидят своих любимых, пусть даже визит будет коротким, да и глаз с них не спустят. Дядя Триста жил в Старом Таресе, и наш золотой мальчик частенько его навещал, но не мог скрыть радости от того, что будет сидеть за его столом вместе с отцом и старшим братом. Семья Триста пригласила отцов Нейта и Корта на обед, и все три кадета с нетерпением ждали этой встречи.

Отцы Орона и Калеба не собирались на Совет, но тетя Орона жила в столице и пригласила друзей провести выходные у нее. Несмотря на благородное происхождение, она вела, по нашим представлениям, довольно эксцентричный образ жизни. Эта женщина вышла замуж за младшего сына аристократа, музыканта, и проводившиеся у них вечера славились на весь Старый Тарес. Орон и Калеб с восторгом ждали возможности немного отдохнуть от суровой жизни в Академии.

Спинк не ждал никого из родных — путешествие в столицу из поместья его семьи было слишком дорогим, долгим и трудным. И мы с ним смирились с тем, что останемся в казарме вдвоем, утешая себя возможностью насладиться тишиной и покоем. Мы мечтали о том, что нам удастся выспаться и даже получить разрешение ненадолго отлучиться в город — я так и не выполнил обещание, данное сестре, и не купил кружева и пуговицы.

По мере приближения Совета в Старый Тарес начали стекаться старые и новые аристократы, и разногласия между ними заняли первые страницы газет и с новой силой вспыхнули среди кадетов Академии. Трения, немного сгладившиеся в последнее время, вновь стали напоминать худшие дни «посвящения».

Нынешний Совет лордов должен был принять несколько весьма сложных решений. Я старался не забивать голову политикой, но не мог не слышать разговоров, которые велись вокруг, и знал, что среди прочих будет поднят вопрос о намерении его величества собрать деньги для продолжения строительства Королевского тракта и фортов на востоке. Это напрямую было связано с перераспределением каких-то податей, якобы по традиции принадлежавших старым аристократам, но затребованных королем в казну.

Хотя на большинстве наших занятий политические вопросы не обсуждались, в коридорах нередко возникали дебаты, причем порой весьма горячие. Сыновья старых аристократов считали новые постановления личным оскорблением и не стеснялись высказывать свое мнение вслух. «Король готов пустить по миру наши семьи ради строительства своей дороги, ведущей в никуда!» или: «Конечно же, ручные боевые лорды его величества с радостью проголосуют за закон, который позволит ему отбирать наши доходы». Никому из нас не нравилось, что наших отцов называют «ручными», и между нами снова начали возникать конфликты. К концу недели напряжение еще больше возросло, потому как многие кадеты с нетерпением ждали возможности провести ночь за стенами казармы впервые с начала учебного года. Счастливчикам будет разрешено покинуть территорию Академии в Пятый день и оставаться со своими родными до вечера Седьмого.

Головы всех кадетов были заняты предстоящими коротенькими каникулами, до которых оставалось всего ничего времени — шел уже Третий день, и мы собирались на обед. В столовой всегда действовало одно негласное правило — кто первый пришел, тот первый и получил еду. В том смысле, что вновь подошедший дозор занимал очередь у входа. Поскольку мы должны были соблюдать порядок и вести себя спокойно, очередь двигалась довольно медленно, и, как правило, мы долго топтались на улице, испытывая муки голода, прежде чем нас впускали внутрь. Хуже всего приходилось в те дни, когда шел дождь, ведь кадеты были обязаны стоять, расправив плечи и выпрямив спину.

В тот день дул пронизывающий ветер и было так холодно, что дождь, хлеставший с самого утра, замерз и превратился в мокрый снег. Поэтому мы не слишком обрадовались, когда капрал Дент вдруг приказал нам сдвинуться в сторону и пропустить другой дозор. Мы были недовольны, но нам хватило здравого смысла промолчать, всем, кроме Горда.

— И почему мы должны их пропускать, сэр? — жалобно спросил он.

Капрал тут же набросился на него:

— Я капрал! И тебе уже пора знать, что ты не должен называть меня «сэр»! Ты вообще никак не должен меня называть, когда стоишь в строю! Ты, кадет, имеешь право открыть рот, только когда к тебе обращаются!

На пару минут мы смирились с нашим положением. У меня от холода горели уши, но я сказал себе, что смогу это выдержать. Однако когда нас точно так же обошел еще один дозор, Рори пробормотал:

— Значит, мы должны страдать от голода молча? И даже не имеем права спросить почему?

— Ушам своим не верю! — возмутился Дент.