Бог решительно двинулся вперед. Но перила моста перед ним ожили, прорастая пляской клыков, пучина Вайтарани вздыбилась горбом, в лицо Князю Преисподней пахнуло гнилостным жаром… Яма негодующе вскрикнул, отшатываясь назад – и в следующее мгновение понял, что происходит.
Нападение!
Вызов из Безначалья!
Разверстая, словно пылающая печь, пасть уже смыкалась вокруг него, но теперь Яма точно знал: это всего лишь иллюзия, мара – настоящая битва развернется не здесь.
Бог, презрительно усмехнувшись, очертил перед собой левой рукой круг. Он давно привык быть левшой, потому что вместо правого запястья из предплечья Князя росла удавка. Смертельная для любого живого существа Петля Ямы. Жизни самого бога это не облегчало, но в бою Петлерукий Яма был страшен. Пространство внутри круга испуганно замерцало, зарябило, как подсвеченная изнутри гладь водного зеркала – и Миродержец Юга без колебаний шагнул внутрь.
В простор над Предвечным Океаном.
Невидимые кольца змея-гиганта мгновенно оплели его тело, не давая шевельнуться, и проклятая тварь начала постепенно сжимать скользкие мускулы. В глазах потемнело, во мраке, словно звезды, роились мириады огненных пастей; они надвигались отовсюду, приближались вплотную, и богу Смерти стало страшно.
Яма закричал.
Крик резко прозвучал во тьме, разбудив кого-то, спавшего глубоко внутри, на самом дне личной Преисподней Адского Князя – и чужак приподнялся в гибнущем Локапале, озираясь по сторонам.
Громоподобный рев потряс Безначальные своды. В ужасе шарахнулись прочь свинцовые воды Прародины, затрещали под чудовищным напором кольца в чешуе; Петля Ямы хлестнула наотмашь, воздух прахом осыпался вниз, в Океан, а в левой руке разъяренного бога возник всесокрушающий Молот Подземного Мира, единственный удар которого разметал в клочья призрачную гадину.
– Кто ты, дерзнувший?!! – зарычал Яма, дрожа от переполнявшего душу бешенства. – Покажись!
Гулкая издевательская тишина была ему ответом.
Шаг – и Яма вновь стоял у переправы через Вайтарани.
Пасть над мостом исчезла, и лишь в тающей пелене колыхалось странное видение.
Яма всмотрелся.
Поле боя. Замерло, стынет в ознобе неподвижности: задрали хобот трубящие слоны, цепенеют лошади у перевернутых колесниц, толпятся люди, забыв о необходимости рвать глотку ближнему своему… И могучий седобородый воин умирает на ложе из оперенных стрел. Множество их торчало из его тела, сплетаясь с теми, что составляли ложе умирающего, и трудно было разобрать, которые из стрел образуют ложе, а которые – пьют остатки жизни из грозного некогда, а ныне беспомощного витязя. Стояли вокруг, понурив головы, израненные соратники, провожая в последний путь своего предводителя, и бил рядом невиданный родник, тонкой и чистой свечой устремляясь в небо.
Старый боец устало вздохнул, веки смежились, чело разгладилось, и безмятежное спокойствие снизошло на его лицо.
Лицо мертвого.
Больше Яма ничего не видел.
– А теперь послушай, что случилось с Повелителем Пучин Варуной, – помолчав, вновь заговорил я, стараясь не глядеть в глаза Наставнику.
Крылось в этих глазах что-то такое, отчего даже мне, Индре-Громовержцу, было зябко заглядывать в их глубину.
И, стремясь избавиться от неприятного ощущения, я снова принялся рассказывать.
…Варуна так и не понял, что заставило его обернуться.
Бог привычно скользил по зеленовато-лазурной поверхности океана (о, не Предвечного! – обычного, земного…), удобно расположившись в мягком седле с высокой лукой. Подпруги седла сходились под брюхом любимой белой макары[15] Водоворота. Ничего особенного, обычная вечерняя прогулка на сон грядущий. Лучший способ отрешиться от забот прожитого дня, в очередной раз слиться с красотой океана, что мерно дышит предзакатной негой, и, отринув суетность мира, немного поразмышлять о Вечном.
Это был своего рода ритуал, неукоснительно исполнявшийся Повелителем Пучин вот уже много веков. Да что там – веков! Слово-то до чего несуразное… Еще тогда, когда ни о какой Троице никто и слыхом не слыхивал, а Водоворот с Митрой-Другом (позднее – Митрой-Изгнанником) вдвоем вершили судьбы Трехмирья – уже в то седое время…
И все-таки неясный порыв заставил Повелителя Пучин вынырнуть из грез и оглянуться.
Его макару поспешно догонял морской змей. Не самый крупный из тварей глуби, но и далеко не малыш. В лучах заходящего солнца чешуя змея искрилась огнями-сполохами, гребень топорщился зазубренными шипами, а в глазницах светляками в янтаре рдели разгорающиеся угли.
'Что-то не припомню такого, – подумал Варуна, дергая вислый ус, больше похожий на водоросль. – Небось, посыльный, из дворца…'
Змей был уже совсем близко. Варуна придержал недовольную таким оборотом дел макару – и тут с удивлением заметил, что выраставшего прямо на глазах змея окутывают облака пара.
Словно тело рептилии источало нестерпимый жар, от которого морская вода с шипением испарялась.
