Чтоб часто не наливать. Это в гимнах Индра выпивает реки и озера сомы, после чего идет громить правых и виноватых. А в жизни нам и кувшинчика достанет…

Прочтя необходимые мантры, я откупорил кувшин, и мутноватая жидкость, булькая и пенясь, устремилась в жаждущий 'рот' с орнаментом по ободку. Когда первая чаша была полна до краев, я не удержался и прочел вслух один маленький безобидный яджус[12]. Черненький такой. Как смоль. Этого, разумеется, делать не полагалось, и после него сома чуть горчила, зато крепость…

Не идеал, конечно, но и не ослиная моча!

Вот это, собственно, и называлось 'пить горькую', что бы там ни утверждали приверженцы суры. Сура в любом случае крепче, но вкус у нее сладковатый…

– Пьем, значит, – гнусаво констатировал за моей спиной знакомый голос. – Пьем втихую, позорим званье Громовержца, да еще и Яджур-Ведой в тихой Обители балуемся…

Я поперхнулся сомой и на мгновение ощутил себя не могущественным Локапалой, а нашкодившим мальчишкой ('Все лучше, чем червяком!' – мелькнуло где-то на самом краю сознания).

Лишь одно существо во всем Трехмирье могло позволить себе обращаться ко мне подобным образом. Мой родовой жрец-советник, Словоблуд-Брихас, Наставник богов.

На благородном языке – Сура-гуру.

И в единственном случае: когда мы оставались с ним наедине, что случалось отнюдь не часто.

Почему 'существо'? Да потому что Словоблуд, по сути своей, не являлся ни богом-суром, ни асуром, ни демоном, ни уж, тем более, человеком или, скажем, лесным ракшасом. Так же, как и его то ли двоюродный брат, то ли друг, то ли, наоборот, заклятый враг Ушанас, Наставник асуров. Оба были бессмертны, как и мы, мудры (как немногие из нас!), а возраст их для всего Трехмирья оставался загадкой; равно как и происхождение. Официально Наставники считались внуками Брахмы, но так ли это было на самом деле, не знал никто. Подозреваю, что и сам Брахма. Вполне возможно, что Словоблуд с Ушанасом являлись ровесниками Прародителя Существ, а то и – чем Тваштар не шутит?! – были на день-другой постарше. Мысль выглядела достаточно кощунственной, но тем не менее, она не раз приходила в голову.

И не только мне.

– Мудрец подкрался незаметно, – выдавил я, проглотив наконец сому, вставшую поперек горла. – Присаживайся, Наставник… Не желаешь ли вкусить со мной благого напитка?

– Желаю, – с ехидцей ухмыльнулся Брихас, усаживаясь напротив. – Только без твоих отвратительных яджусов.

Сейчас он был, как никогда, похож на престарелого самца кукушки, уставшего от любовных песен и пересчитывания чужих лет.

Я немедленно наполнил вторую чашу для жреца – благо напиток в кувшине был обычный, незаговоренный.

Отхлебнули.

Помолчали.

– Может, все же расскажешь мне, старику, что не дает тебе покоя, мальчик мой? – поинтересовался наконец Словоблуд, оглаживая гирлянды на шее. Глаза его в этот момент стали серьезными и очень внимательными.

Я не обиделся. Привык. Кроме того, по сравнению с ним я действительно был еще мальчишкой.

И буду.

– Расскажу, – немного подумав, кивнул я, подливая в обе чаши из кувшина; третья чаша сиротливо притулилась сбоку, словно ожидая кого-то. – То, что я вдруг начал моргать и умываться, ты, наверное, уже знаешь?

– Знаю.

Даже тени улыбки не возникло на морщинистом лице. Так выслушивают сообщения о начале войны и передвижениях войск противника.

– Тогда остается рассказать тебе, что я выяснил, войдя в Свастику Локапал.

– Тебе это удалось? – вот теперь в голосе мудреца прозвучало легкое удивление.

– А почему это не должно было мне удаться? – в свою очередь изумился я. – Раньше получалось – и теперь получилось! Правда, не сразу… Ладно, замнем. Слушай же внимательно, Идущий Впереди…

Я задумался, решая, с чего начать.

И начал с юга.

С Преисподней.