Остальные стражники заулыбались, предвкушая потеху; только 'богомол' продолжал спать или делать вид, что спит.

– А 'домерков', значит, велено? – нагло осведомился урод, и старшой не сразу нашелся, что ответить.

– Вырастешь – узнаешь! – заспешил пособить начальству молодой стражник.

– Сейчас, – с легкостью согласился чернец и шагнул ближе.

Стражники так и не поняли, что произошло. Им вдруг показалось, что темнорожий урод стал вдвое выше ростом, глазищи его полыхнули янтарным пламенем, губы широко растянулись в плотоядной ухмылке, обнажая частокол острых и кривых клыков…

– Ятудхан! Колдун-оборотень! – в смертном ужасе выдохнул молодой, бледнея. – Щас в мангустов превратит!

– Ну что, теперь пропустите? – с ехидцей поинтересовалась страхолюдина.

– Пропустим! В ад мы тебя пропустим! – старшого бил озноб, но он все же двинулся навстречу ракшасу, выставив перед собой кованый трезубец.

Тяжесть оружия в руках – а старшой трезубцем владел изрядно, за что однажды удостоился похвалы самого Грозного! – малость успокаивала.

– Прочь отсюда, тварюка, а то попробуешь вот этого! – и караульщик сделал короткий выпад.

Страшилище попятилось. Стражники сгрудились позади старшого, ощетинившись железом; сонный 'богомол' так и не отлепился от стены, но пальцы долговяза скучно поигрывали двумя бумерангами- ришти.

– Да ладно вам, совсем шуток не понимаете! – ракшас, ятудхан или кто он там был, сник и разом принял свой прежний облик.

Забыв объяснить: была ли его личина наваждением, марой – или…

– Уж и повеселиться бедному отшельнику нельзя! – сразу давай железяками в пузо тыкать… Расступись, парни! Мне в город надо. К царице вашей… во дворец.

– Во дворец! – грохнули стражники дружным хохотом, сбрасывая недавнее напряжение и испуг. – О-хо- хо, а-ха-ха, насмешил, умора! Да кому ж во дворце такое пугало понадобилось?! Врешь ведь, нищеброд!

– Ну скажи честно – врешь! – беззлобно обратился к уроду начальник караула.

Старшой всегда был отходчив.

– Брахман никогда не опустится до осквернения своих уст ложью, – холодно отрезал чернец совсем другим тоном, и смех разом стих.

Действительно, только сейчас караульщики обратили внимание на священный Джанев – кастовый шнур брахмана. Сплетенный из трех нитей хлопка, он свисал с левого плеча незнакомца, будучи пропущенным наискосок под правой рукой.

– Ну хорошо, если ты и впрямь брахман, – старшой мало-помалу очухался от потрясения, обнаружив в ракшасе жреца, – то прощения просим! Но только (он хитро сощурился), кто это сможет подтвердить?

– Вам что, псы, мало священного шнура и моего слова?! – вновь полыхнули гневом янтарные глаза чернеца.

– Шнур и слово – дело хорошее… – старшой по-прежнему загораживал пришельцу дорогу, держа трезубец наперевес. – А скажи-ка лучше: нет ли у тебя знакомцев в Хастинапуре? Или, допустим, родичей – кто бы мог признать тебя и успокоить наши сердца? А то, понимаешь ли, пугаешь людей при исполнении всякой марой, лезешь в город то ракшасом, то брахманом, то вообще… Почем я знаю, может, ты и вправду ятудхан-оборотень! А шнур-Джанев спер у настоящего брахмана!

– Родичи? – зловеще оскалился сомнительный брахман, и стражников мороз продрал по коже. – Есть, как не быть… Мамулька, однако, имеется – вы ее еще царицей кличете, мамульку мою разлюбезную! Ну и опять же регент ваш, Грозный… Братан он мне. Сводный.

Урод противно ухмыльнулся и добавил сквозь зубы:

– Своднее не бывает. А меня, парни, зовите Вьясой. Запомнили?

– Точно, что Вьяса, – тихо пробормотал Носорог, боясь верить и боясь не верить. – Расчленитель и есть. А еще кто-нибудь может подтвердить, что ты – Вьяса? Ну и… что нам надо это запоминать?!

– Пожалуй, еще пара храмовых брахманов, – небрежно махнул рукой Вьяса, быстро возвращаясь к прежней развязной манере. – Являлись как-то ко мне в ашрамчик, языки почесать – только имен я их не запомнил! Вот ведь странно, парни: Веды помню, Веданги помню, Пураны-сказания и Шастры-трактаты – назубок! А имена как корова языком! Вот тебя, небось, Носорогом кличут, а я и не помню… и даже не слыхал никогда!

– Понимаешь, уважаемый, – проникновенно заговорил старшой, на всякий случай стараясь не гневить без нужды странного чернеца (а вдруг и впрямь тот, за кого себя выдает?!). – Царица Сатьявати сейчас больна, ее тревожить не след! Имена достойных брахманов, которые могли бы тебя признать, ты запамятовал. А вызывать сюда Грозного… Сомневаюсь, что регент мигом бросит все дела и примчится к воротам Восхода! Просто же пустить тебя в город, после твоего представления, я, извиняй, не могу! Может, подскажешь, что нам делать? Если ты действительно великий мудрец Вьяса – ты без труда найдешь выход!

И начальник караула победно улыбнулся.

– Чего тут искать, умник ты мой?! – чернец с презрением плюнул старшому под ноги. – Посылай во дворец одного из своих недоумков, пусть передаст Гангее: 'Черный Островитянин с Крошкой в гости явились!' Сам увидишь, как братан сюда примчится! Словно его в Жар иной петух клюнул!

– Черный Островитянин – это тоже, надо полагать, ты… – задумчиво протянул старшой, лихорадочно