– Ты спишь, Сатьявати?.. ну спи, спи, я просто так, посижу минутку и уйду… уйду. Давай-ка я лучше подоткну тебе покрывало… я ведь знаю, ты все время мерзнешь, хотя при мне стараешься не подавать вида. При мне? – вот ты спишь и видишь сны, а я смотрю на тебя, на крохотный комочек под грудой покрывал, и не могу вспомнить, когда в последний раз оставался с тобой наедине! Кажется, что давно, ужасно давно, чуть ли не с той проклятой ночи, когда нам на рассвете сообщили о гибели Читры от стрел гандхарвов… Через сутки ты состарилась, а я увидел дряхлую женщину, в которую превратилась рыбачка- царица – и внезапно понял: боги, до чего мы с тобой похожи!

Ведь эта сморщенная оболочка – не более чем темница для настоящей Сатьявати, той, какой ты осталась в моей памяти! А я, я сам – разве не темница, не тюрьма для чего-то большего и наверняка лучшего, чем я?! Более того: иногда мне кажется, что я – каземат, вокруг которого нарочно выстроили прекрасный дворец… Люди ходят вокруг, задирают головы, любуясь шпилями и куполами, с голов падают в пыль шапки, но людям это безразлично! 'Чудесно! – восклицают они, щелкая пальцами. – Превосходно!' А завшивевшему узнику, который без памяти валяется в недрах этого шедевра архитектуры и из всей красоты видит в лучшем случае плесень на склизких стенах – ему-то что восклицать?! Чудесно?! Превосходно?! Или – 'На помощь!..' Только кто услышит через толщу стен и вереницы покоев?

Тебе никогда не рассказывали, как ловят тигров в Дашарне, стране 'Десяти Крепостей'? Те белые тигры-альбиносы, чей род веками сторожит трон Лунной династии – они пойманы именно дашарнами. И если наше потомство белых кошек умирает еще молочными котятами, мы шлем гонцов в 'Десять Крепостей', вскоре получая очередного тигра. Так вот, сперва следопыты выясняют расположение тигриного логова и тропу, по какой зверь ходит на водопой. А после ждут осени. Почему осени? Все очень просто: палые листья устилают тропу, ловчие-дашарны привозят в лес дюжину кувшинов с костным клеем и поливают им путь тигра.

Ты понимаешь, бедное животное начинает пытаться избавиться от прилипших к телу листьев, катается по земле, трет морду лапами, рычит и воет, а дашарны ждут! Просто ждут, и больше ничего. Проходит час, другой, и тигра, раджу джунглей, можно брать голыми руками.

Вот они и берут.

А мы сажаем его на цепь.

Или подпускаем самку и потом сажаем на цепь их детей.

Я напоминаю себе того тигра, облепленного листвой. Мне дали самку, меня посадили на цепь из литого серебра; люди любуются мной, они талдычат на всех перекрестках: 'О Грозный! Чудесно! Превосходно!' – и с их дурацких голов опять сваливаются шапки.

В пыль.

Ты думаешь, я схожу с ума? Брежу наяву?! Может быть, ты и права… Когда человеку сегодня кажется, что он – гнилое подземелье в недрах дворца, а завтра он представляет себя тигром в клею и осенней листве! – да, впору бежать к лекарям. Или к брахманам. Или к крючконосым яджа-ведьмам: 'Снимите порчу! За платой не поскуплюсь!'

Но я не побегу.

Разучился бегать.

Раньше я почти не видел снов, а теперь вижу. Один и тот же. Из ночи в ночь. Передо мной расстилается Предвечный океан, такой, каким я его видел однажды: свинец вместо воды, скорлупа вместо неба, и огненный желток солнца наполовину утонул за горизонтом. Там холодно, Сатьявати!.. там очень холодно, и впору наворотить на себя груду покрывал, а сверху приказать еще набросить шкуру шарабхи-восьминожки; но все равно дыхание останется прерывистым, а зубы будут стучать друг о друга!

Давай я тебя укрою… и жаровню придвину поближе.

Вокруг царит тишина, словно волны разучились плескаться, или это просто я оглох… тишина, и карла- уродец понуро бродит по водам, глядя себе под ноги. Иногда он нагибается, зачерпывает горсть воды и пропускает между пальцами, каплю за каплей, каплю за…

В конце концов я просыпаюсь и долго лежу, глядя в потолок.

А кто-то спрашивает меня из мглы:

– Скажи, Грозный, ты его совсем-совсем не помнишь?

И сам себе отвечает, смеясь:

– Это хорошо… это очень хорошо…