том, что больной еще не остыл.

– Тоны сердца глухие, – по-ученически доложила Алена Борисовна фельдшеру.

– При этом брадикардийка, – словно бы игнорируя Алену Борисовну, себе под нос бормотнул фельдшер. – Ох, не нравится мне это: при чем бы здесь сердечный приступ – и брадикардия? При стенокардии сердчишко, наоборот, часто колотится... Доктор, а ну нюхните: от него алкоголем не пахнет?

Алена Борисовна добросовестно нюхнула. У нее не вызвало вопросов, почему экспертизу запаха фельдшер передоверил ей: накануне он отмечал день рождения – то ли свой, то ли друга, а может, все-таки свой, но случающийся не менее четырех раз в году, – и поэтому сейчас никак не способен был отдифференцировать, принадлежит искомый запах ему или больному.

– Не пахнет.

– Значит, не алкогольная кома.

– Не похож вроде на алкоголика, – вставил свои пять копеек мед брат Денис, переключившийся на исследование левой голени.

– А поди его знай, похож или не похож. Сейчас многие бизнесмены от жизненного напряга пьют побольше, чем ярко выраженные алконавты с красными носами. Тоже приличные люди на первый взгляд... – Фельдшер ловко разлепил веки – на одном глазу и на другом. – Зрачки разные... Зуб даю, здесь мозговая кома.

– Ишемический инсульт?

– Может, ишемия, а может, кровоизлияние в мозг. Так и запишите, Алена Борисовна: мозговая кома неясного генеза... Ну что, братцы-кролики: кордиаминчику ему два куба и – потащили!

Торжественный вынос тела из подъезда заставил консьержку встать и почти что отдать пионерский салют. На фоне таких происшествий порванные чулки были мелочью, о которой не стоит думать.

– Выдающийся адвокат, – твердила консьержка, будто поверх носилок уже лежали еловые венки. – Один из лучших в России...

Медикам было глубоко наплевать: их не касались дела адвокатуры. Их больше волновал вопрос, куда везти больного, по-прежнему находившегося в состоянии комы. Связавшись сразу с несколькими ближайшими городскими больницами, они обнаружили, что место есть только в одной: самой захудалой. В таких больницах подвизаются тихие врачи, окончившие институт на троечки; здесь осторожно передвигаются, держась за стену, полутрупные старушки, которые регулярно ложатся сюда не в надежде избавиться от своих неизлечимых хворей, а ради общения с товарками... А, в общем, не все ли равно? Фельдшеру и Алене Борисовне не было никакого дела до класса больницы, куда везли адвоката, одного из лучших в стране. Они предупредили, что везут мозговую кому, и прервали связь. А вахтерше поручили сообщить номер больницы жене больного или другим родственникам, коль скоро таковые объявятся.

Уладив этот насущный вопрос, фельдшер подобрел и по пути в машине даже облагодетельствовал собратьев по ремеслу одной из своих баек:

– Тут недавно поехал мой дядька в деревню, к родственникам. Ну, там посидели хорошо, закусили, ну и все, одним словом, как полагается... На следующий день просыпается дядька хорошо после полудня и – в панику: тудыть-сюдыть твою, работу прогулял! Он сейчас две тысячи долларов в месяц зашибает, ну и шкуры с них дерут в фирме соответственно: за невыход без уважительной причины уволят как пить дать. Родственник ему деревенский: да ты не горюй, все образуется. Пойдем к нашенскому местному врачу, он тебе справку выпишет, что ты по уважительной причине прогулял. А врача у них в деревне, как на грех, нет: его ветеринар замещает. Ну, ветеринар ему и настрочил... Дядька даже не посмотрел, какой там диагноз стоит: скорей собираться и – на поезд. Короче, назавтра приходит прямиком к начальнику и отдает справку: так и так, не мог приступить к работе, болен был. Начальник берет справку, читает – и начинает его корежить.

Смех разбирает, ну погибает человек от хохота! Дает самому дядьке прочесть, а там написано: «Диагноз – ушиб левого копыта»! Дядьку не уволили, зато диагноз его вся фирма вспоминает и по сей день.

Денис хохотал не хуже начальника из истории, принимая все за чистую монету. Алена Борисовна, которая за время общения с фельдшером разучилась верить в его десяток дядек и теток (с которыми к тому же постоянно происходят какие-то невероятные случаи), то следила за состоянием больного, которому не становилось лучше, но и хуже, по-видимому, быть не могло, то созерцала из-за спины шофера клочки городских видов, проносившиеся за лобовым стеклом.

Врач приемного покоя обладал даже слишком хорошей для такого скучного лечебного учреждения хваткой. Когда-то он подавал надежды в области неврологии. Заинтересовавшись, он тщательно осмотрел лысоватую голову и обнаружил в левой теменной части кровоподтек. Тщательно прощупав это место профессионально чувствительными пальцами, нащупал вдавление... Дальше терзать больного он не стал. И без рентгенограммы причина комы как на ладони: черепно-мозговая травма.

Рентгеновский снимок Лейкину, конечно, полагалось сделать – но не здесь, не здесь! Честно признав, что этот случай им не по зубам (помимо клинической сложности, пострадавший – знаменитый адвокат, как бы чего не вышло!), врачи захудалой больницы в течение двух часов решали вопрос о госпитализации Лейкина в одну из лучших московских клиник. Первым делом предложили, согласно распространенной шутке, единственный московский институт, куда принимают без экзаменов, – одним словом, тот самый, имени Склифосовского. Или лучше везти больного в Институт нейрохирургии имени Бурденко? Поглядывая на пациента, который безмолвно лежал под капельницей и, словно в резиновой розовой шляпе, с пузырем со льдом, приложенным к голове, медики понимали, что нужно делать выбор как можно скорее – и продолжали спорить.

В этот момент в дело вмешался эффектный пожилой брюнет с обрюзгшим лицом изрядно потертого жизнью интеллектуала. Он ворвался в больницу на крыльях разлетающегося черного пальто, осветив затхлость приемного покоя неуместным здесь золотом мелкого узора королевских французских лилий на темно-синем, словно ночное весеннее небо, шарфе. Этот щеголеватый субъект был не кто иной, как приехавший в горбольницу руководитель адвокатской палаты Москвы Гарри Рудник. Игорь состоял ближайшим приятелем шефа московских адвокатов и, когда жена Лейкина Марина Воронина позвонила ему и сообщила (голосом, который выдавал, что она слегка взволнована, однако не потеряла головы), что Игоря увезли в больницу, немедленно помчался разруливать ситуацию. С нашей бесплатной медициной только и держи ухо востро!

– Сейчас все сделаем, сейчас все сделаем! – засуетились в приемном покое при виде такой важной шишки.

– Не волнуйтесь, – Гарри улыбнулся врачам так покровительственно, словно перед ним были дети или собаки, – я сам все сделаю. Должен поблагодарить вас за то, что вы не проявили излишней оперативности. Теперь я лично позабочусь о том, куда везти Игоря.

И, вытащив из кармана своего роскошного пальто подходящий для делового человека черный мобильный телефон, Рудник немедленно договорился с начальником Института нейрохирургии имени Бурденко.

Таким образом получилось, что Лейкина отвезли в эту знаменитую клинику, располагающуюся на улице Фадеева, невдалеке от Садового кольца. Там, по договоренности, его, сразу же освободив от одежды, повлекли в рентгенкабинет, а далее – на верхний этаж, в операционную, где, закатав рукава зеленой куртки, обрабатывал руки до локтя щетками светило, известнейший нейрохирург профессор Леонид Сорокин, широкогрудый, кривоногий и по-крестьянски жилистый, с отвисающими брыластыми щеками, которые сейчас скрывала марлевая повязка.

Гарри Рудник, покончив со своими срочными обязанностями в отношении пострадавшего коллеги, не стал дожидаться конца сложнейшей нейрохирургической операции. Ему достаточно было того, что спустя четыре часа Марина Воронина позвонила ему и передала, что операция прошла успешно. И хотя Лейкин находился еще в коме, консилиум решил, что прооперированный обязательно выживет, хотя паралич правой стороны тела не полностью исключен.

Ни для кого не стало новостью, что такое повреждение костей черепа Игорь Лейкин не мог бы получить при случайном падении. Следовательно, оставался один вариант: адвоката ударили тупым предметом по голове.

– В случаях подобных травм, – веско довел до всеобщего сведения профессор Сорокин, – мы обязаны