– Странно, а что может быть между мужем и женой, которые долго не виделись? И твой вопрос, надеюсь, адресуется врачу? А то ведь вопрос может показаться и бестактным.

– Да, ребята, – протянул Турецкий, падая в кресло. – я – совсем старый... Приношу свои извинения. Действительно не по адресу... А по поводу прошедшей ночи, что ж, думаю, еще до конца дня узнаешь из городских сплетен. А так могла бы из первых уст. Но – увы... Ну, так что там у нас с пациентом, Капитолина Сергеевна? Какие нужны платные консультации, какие лекарства?

– Пока мы проходим обследование, – серьезно ответила она – И вопросы, я полагаю, сейчас пока больше к нам, чем к нему. Я дважды сумела доверительно побеседовать с ним, и должна сказать, Александр Борисович, что, по моим прикидкам, уровень его интеллекта определенно превышает средний, так называемый обывательский. Человек он явно образованный, скорее гуманитарий, чем технический работник. Вероятно, владеет немалым опытом общения с людьми. В общем, тип довольно интересный. Темперамент скорее сангвинический. Очевидно, много знает. Знал то есть. Во всяком случае, потеря памяти у него никак не связана с потерей ума. С врожденным, или благоприобретенным, умением общаться с разными категориями людей.

– Он может быть каким-то образом связан с юриспруденцией? С прокуратурой, милицией, специальными службами? Ну, то, что он – не спецназовец, это и ежу понятно. А вот с этой, с нашей, я имею в виду себя, публикой он может быть связан?

– Точно так же, как и с педагогической средой. Все, что я перечислила, имеет прямое отношение и к преподавателям, учителям, методистам всяким, воспитателям. Не детского сада, разумеется.

– Да, круг поиска расширяется, – печально сказал Турецкий. – Не обрадовали вы меня.

– И это означает, что ваш интерес, Александр Борисович... – Лина иронически посмотрела на него.

– Никак нет, уважаемый доктор. Это ровным счетом никак не отражается на моем к нему отношении. Тут не повезло вам.

– Это каким же образом? Почему?

– А потому, что вы, вероятно, уже решили для себя, что раз уж пациент не имеет отношения к юриспруденции, так не хрена занятому человеку с ним и возиться, так ведь? – теперь уже он ухмылялся с иронией.

– Какой глупый... – после длительной паузы сказала Лина.

– Увы, чем Господь не наградил, того и нет, – философски произнес Турецкий. – Но я все равно с вас... с тебя не слезу. Можешь понимать и в прямом, и в переносном смысле, вот так.

И она засмеялась, наконец, по-детски счастливым смехом. А он, перегнувшись через ее стол, ухватил обеими ладонями ее щеки и принялся взахлеб целовать. Сперва она не сопротивлялась, но потом попыталась вырваться, освободиться и в секундных перерывах между поцелуями старалась остановить его, прошептать: «Осторожно, милый, ведь войдут же!» – а он, продолжая свое «вкусное дело», отвечал отрывисто:

– Ну и пусть... А может... это я... так... доктора... благодарю... Уфф!

Наконец Турецкий отпустил ее и сел обратно в кресло, с трудом переводя дыхание. А Лина пыталась оправить свои взлохмаченные волосы и вернуть на место кокетливую, выглаженную белую пилотку. Хитро посмотрела на него и спросила:

– А что было ночью? Зачем же мне сплетни собирать, когда рядом – первоисточник?

– Действительно, как я не подумал?!

И он начал рассказывать о нападении бандитов. Сначала Лина слушала его с напряженным вниманием, но когда речь дошла до «показательной казни», – а Турецкий рассказывал максимально серьезно, – впервые у нее появилось чувство недоверия. И тут Александр дошел наконец до апофеоза:

– И когда над тихим ночным садом распространился чарующий запах алычового вкуснейшего кетчупа, смешанного с ароматом превосходного красного вина... – повествовал Турецкий в эпическом ключе, – только такой козел из всех возможных на свете козлов, как Федул, смог предположить, что Антон действительно огромным, разделочным ножом на хрен перерезал глотку его напарнику. И он немедленно сдался, раскололся, рассыпался, как глиняный колосс. А обездвиженного его напарника тот же Антон отволок за ногу в ближайшие кусты и там бросил до утра... А наш козел так сильно испереживался за остаток ночи, что, когда утром за ними приехали ваши долбаные правоохранители, рядом с Федулом не только стоять, с ним на одном гектаре и дышать нельзя было. И его менты повезли куда-то, наверное в пожарную часть, там же мощные брандспойты имеются, чтобы отмыть и доставить в прокуратуру для повторных допросов. А наш козел Федул наверняка всю свою жизнь непутевую и порочную перед глазами прокрутил и сотню раз канючил перед Спасителем, что если Тот – его, то уж и он тогда... Ну, все, что обычно случается с этой дерьмовой публикой. Вот Господь, наверное, и услышал его слезные клятвы...

Отсмеявшись, Лина спросила сквозь слезы:

– Порезвились, значит?

– Ну, скажу честно, тебе бы очень понравилось!

– А... вашим?

– Их мы заперли в доме, чтоб под ногами не путались. Они, кстати, сегодня улетают.

– Что так быстро? – нейтральным тоном спросила Лина.

– А достаточно. Убедились, что все живы-здоровы, чего и им желают, а здесь опасно оставаться. Тут, если не любишь, вообще делать нечего. Я так думаю! – скопировал он известного героя кино.

– Ох, думающая голова... и что мне с тобой делать?..

– Я думаю, что не отказывать в том, в чем отказала раньше. А там мы с тобой как-нибудь уж сами разберемся. Вот и все, больше я у тебя времени не отнимаю. Когда увидимся?

– Ты только за этим приехал?

– Ага, и анекдот рассказать... И про Володю узнать. Ты, пожалуйста, не стесняйся, если консультации платные. Назначай, я немедленно оплачу. А то с твоей щепетильностью... знаем мы!

– Я попозже позвоню тебе, можно?

– Конечно. А откуда?

– Позволь, я сама решу.

– О большем и мечтать не могу. Я пошел.

В дверях он снова прижал ее к себе, одновременно держа рукой дверную ручку, чтоб кто-нибудь нечаянно не вошел, и прошептал ей в самое ушко:

– Ну, держись теперь у меня!.. – а она счастливо засмеялась.

По решительному виду Милы Турецкий заметил, что она уже приняла для себя определенное решение. И еще то, что оно далось ей не без труда. Ну что ж, тем и замечательнее то, на что она решилась. Быть честным человеком – это по нынешним временам тоже тяжкий кое для кого труд.

Собрались вечером все за тем же столом под яблоней...

Турецкий днем был в прокуратуре, допрашивал Переверзина, точнее, помогал Липняковскому, старательно уходя при этом в тень. И Витольд Кузьмич не мог не оценить тактичность московского «важняка».

А Антон с трудом, но достал Ирине и Ваське два билета на дневной рейс в Москву, отлетающие наспех перекусили, попрощались с хозяевами, Валентина Денисовна даже маленько всплакнула по-бабьи над «женской судьбой», а Сергей Иванович уверил Ирину, что все будет в порядке. Ну а с мальчиком, естественно, надо что-то решать. Видно, дальше так продолжаться не может, семья – она и есть семья, и посторонние в ней только портят все.

У Ирины и у самой глаза были на мокром месте, она ждала, что Шурка вырвется и приедет, хотя бы поцеловать на прощание. Но Антон, хмурясь, сообщил, что допрос именно этого гада, на плечах которого уже пять трупов – и за такое короткое время, дело сложное и очень ответственное. Так они с Васькой и уехали, хотя тот норовил остаться, взывая, как натуральный попрошайка, к отцовским чувствам Антона. И остался бы, Ирина как раз была уже не против того, чтобы мальчик пожил немного с отцом. Но Антон понимал, что теперь одно только присутствие его сына в этом доме, – а больше его и держать-то негде, – будет резко отрицательно влиять на его отношения с Турецким. А следствие действительно еще не завершено. Вот и приходится...