– Шеф, – по-прежнему серьезно заметил вдруг Антон, – я чего сказать хочу...

– Ну? – Турецкий взглянул с усмешкой, казалось, словно он чувствовал себя в данный момент просто превосходно, лучше не бывает.

– А твоя задница, выходит, была права.

– То-то!.. Ну-с, молодые люди... Коллега, доставай, что у них в карманах... А вам, хлопчики, обязательно придется говорить, а то больно будет, – вроде бы с сожалением предупредил Александр.

– Очень больно, – спокойно поправил его Антон.

– И кто ж вас сюда послал? И в гостиницу, и сюда, на дачу?.. Как его? – спросил Турецкий у Плетнева, который достал из кармана лежащего паспорт.

– Федулов... Константин Митрофанович, во! – прочитал Антон. – Прямо дворянин, блин!

– Костя, значит. Ну что, Костя, жду ответа ровно минуту. И предупреждаю: не орать, тут люди спят, отвечать быстро и четко. Повторяю: кто послал? Время пошло!

– А пош-шел ты!..

– С Федулом мне все ясно. Не захотел сам, заставим. Как у нас, в армии? Не можешь – научим, не хочешь – заставим! Верно? – спросил у Плетнева.

– Так точно, – ответил Плетнев.

– Тогда помоги, коллега, тому, второму, понаблюдать, чем мы с его приятелем заниматься будем.

Антон повернул второго бандита на бок, а у первого стал расстегивать ремень на брюках, рывком вытащил его наружу. Затем спустил у того брюки до колен, обнажил нижнюю часть тела и ременной петлей захватил предмет самой главной гордости этого уголовника. Аккуратно затянул петлю с пряжкой, а конец ремня намотал на руку, – и все это спокойно и методично. Затем он залепил висящим у бандита на щеке куском скотча рот и нравоучительно произнес: – Это чтоб ты не орал и народ честной не будил, понял, козел кастрированный?.. Ну, раз понял, тогда поехали, – и он стал подниматься со стула, потянув за собой ремень...

Наверное, бандиту стало очень больно, потому что из его залепленного рта вырвался стонущий рев – через ноздри, что ли. И вот тут даже его подельник не выдержал, забился на земле, словно припадочный. Антон, повинуясь легкому кивку Турецкого, отпустил конец ремня, молча, одними глазами, спросил у своей жертвы, мол, собираешься говорить или повторить номер? И тот быстро закивал, извиваясь на земле червем, которому наступили на хвост.

Турецкий освободил ему рот от скотча и, нагнувшись, негромко сказал:

– Вот видишь, не хамил бы, поговорили бы нормально, как два приличных мужика, а ты... сам захотел. А если станешь врать или отмолчаться решишь, мы повторим, да только уже я не буду останавливать своего коллегу. Нет, слабак ты все-таки, приятель. Но я тебя понять могу, собственные яйца всегда дороже любого принципа. И ты уже от нас никуда теперь не денешься. Так что придется колоться. И запоешь ты сейчас у нас, как ангел небесный. А потом мы и с твоим дружком, чтоб тебе не было обидно, тот же номер повторим.

И вот тут «падучая болезнь» у второго, которого звали, если паспорт у него был не фальшивый, Владленом – это же надо! – Сергеевичем Хониным, немедленно прекратилась. Он замычал так настойчиво, что Турецкий и у него наполовину отклеил скотч, оставив широкую полоску висеть не щеке.

– Что, и ты просишься? Погоди, сейчас не твоя очередь, вот дойдет до тебя, тогда и поговорим. А что, Владлен Сергеевич, и ты испугался за свои яйца?

– Я все скажу, – шепелявя окровавленным ртом и торопясь, чтоб его не опередил Федулов, с трудом произнес Хонин.

– А я не знаю, станем ли мы тебя слушать, – презрительно заметил Турецкий. – Ну, с Федулом понятно, он получил задание: замочить двоих москвичей. От кого, это он нам сейчас сам расскажет, хотя мы знаем. Он и пошел честно отрабатывать свои бабки. А ты, сволочь, старика захотел зарезать, который ни в чем не виноват ни перед тобой, ни перед твоим хозяином, верно, коллега?

Турецкий поднял глаза к Антону и чуть прищурился, чтоб тот увидел. И Плетнев понял, молча кивнул и сделал резкое движение ребром ладони себе по горлу, будто перерезал своему врагу глотку.

– Ну и как же после этого тебя прощать? – продолжил Турецкий нудным тоном, словно ему было противно говорить с уже обреченным человеком. – Нет, не нужен ты нам. Мы приехали по делу, у нас с ним, – Александр кивнул на Антона, – открытый лист на вашего брата. Знаешь, что это такое? А это письменное разрешение самого министра мочить вашего брата, если только вы встанете нам поперек дороги. Понял? Без всякого суда и следствия. Ни на хрен оно нам не нужно. Или, может, ты хочешь взглянуть на эту бумажку? Так мы покажем, прежде чем у тебя отходняк начнется. Ты ж ведь Гришке Переверзину все равно уже ничего сказать не успеешь, верно? Так что лучше я ему самому и покажу, как брать его будем, а тебе это дело без разницы.

И Турецкий небрежным, но сильным шлепком ладони по щеке Хонина залепил тому рот скотчем. А жестом показал Антону, чтоб тот поправил штаны на Федулове, посторонние же люди рядом, неприлично в эдаком безобразном виде, с петлей на... ну, да...

Антон едва сдерживал смех во время этого спектакля, а от «открытого листа» вообще пришел в такой восторг, что чуть не подавился. Ну, Сашка!..

– Давай, посади его за стол, он сейчас начнет нам явку с повинной писать. Ты понял, Федул? Откажешься, сам знаешь, что будет. Мы тогда вон этого на твое место посадим, а тебя – положим. Коллега, посмотри в своей сумке, – кивнул он Антону, – может, у тебя там бумага осталась? И ручка. А нет, попроси хозяина сходить в дом, принести.

– У меня диктофон есть, – сказал Антон, вынимая его из внутреннего кармана сумки. – Работает.

– Давай. Для допроса пойдет. Он нам скажет сейчас, что признания свои дает добровольно и без всякого принуждения, запоминай, Федул, потому что, получив задание убить двоих людей из Москвы... он скажет, и от кого получил задание, но в последний момент, видишь ли, подумал и... раскаялся. Пришел попросить прощения. С пистолетом в руке, – но это на всякий случай, – добавил он, увидев идущего Сергея с двумя прозрачными пакетами, в одном из которых, как и предполагал Турецкий, был пистолет с глушителем, а в другом – нож. – И вот он подумал и раскаялся. А его приятель не захотел покаяться и, упав на какой-то очень острый предмет, может, даже на свой собственный ножичек, нечаянно перерезал себе горло.

Антон же, выслушав речь Турецкого, пошел навстречу Сергею, о чем-то шепотом переговорил с ним, причем Сергей тут же отвернулся, нагнув голову. А Плетнев, обернувшись, ответил Турецкому:

– Я думаю, что именно так и случилось, шеф, ну... упал на нож, – добавил он. – Я сейчас принесу бумагу и ручку... Пойдем, хозяин. – И они ушли в сторону летней кухни.

Они скоро вернулись. Антон нес письменные принадлежности, Сергей что-то прятал за спиной. Плетнев с Турецким отвязали у Федулова ноги от рук, посадили его за стол, положили ручку и бумагу. Турецкий приготовил магнитофон.

– А с этим? – грубым голосом спросил Антон. И Турецкий небрежно ответил:

– Мы ж договорились, чего два раза повторять? Я беру на себя. Хотя и у тебя тоже открытый лист. Но я – командир, значит, я и отвечу. Выполняй, – он махнул рукой на лежащего Хонина.

– Подержи, чтоб не брыкался, – бросил Антон хозяину.

Турецкий почти без интереса уставился на готовящееся действие. Проследив за его взглядом, обернулся опасливо и Федулов. И они увидели...

Плетнев поднял Хонина за одну руку, Сергей – за другую. Тот изворачивался, дрыгал ногами, бился, мычал. Хозяин отступил на шаг и передал Антону большой кухонный нож. Антон ногтем большого пальца попробовал его и кивнул.

– Ну, чего, в самом деле? – вмешался Турецкий. – Оттащите подальше, тут же люди едят, – и сказано это было сердито.

Антон послушно оттащил Хонина подальше от света. Но – чтоб видно было. Затем он спокойным движением захватил широкой ладонью подбородок бандита, запрокинул его голову и сделал резкое, режущее круговое движение. Как чеченские боевики в многочисленных документальных съемках, – вся страна видела. Секунду ничего не происходило, потом из-под ладони Антона хлынула темная жидкость. Ноги Хонина задергались, но тут же тело обмякло. Антон бросил его головой на землю, взял за ноги и потащил в темноту, оставляя на дорожке темный след.